When you die, I'm going to laminate your skeleton and pose you in the lobby. |
_объект № ███ dawn hadley [дон хэдли] |
дата рождения, возраст | место рождения | занятость |
подробное досье |
Стены в детской исписаны математическими формулами, вместо колыбельной маленькой Дон гнусавым речитативом зачитывают Шекспира, а стоит ей научиться поднимать голову — мать тащит кубики: сегодня, милая, мы будем складывать из них с-и-н-г-у-л-я-р-н-о-с-т-ь. (а лучше бы «спасите, мои родители припизднутые на всю голову») Развивающим секциям чета Хэдли не доверяет: выращивать из дочери гения они предпочитают самостоятельно, и в доме днями напролет веет атмосферой прогрессивного научного знания. Дон никак не реагирует на интегралы, Макбета и чужие завышенные ожидания. Вместо того, чтобы бодро читать по слогам в два с половиной — закатывает не менее бодрые истерики на полу в супермаркете, выклянчивая снэки в яркой обертке. Никакой гениальности в ней нет ни в пять, ни в семь, ни в десять. Даже по итогу бессонных ночей, которые вся семья просиживает за ее домашними заданиями, Дон остается вопиющей посредственностью, и тогда Барбара меняет тактику: может, ее дочь и не самая умная девочка на свете Так Дон оказывается в кружке пения, классе рисования и у балетного станка, вяло зевая за спиной у бушующей матери, которая с пеной у рта доказывает преподавателям, какой алмаз они заполучили и никак не могут огранить в бриллиант. Никакие аргументы — включая полное отсутствие музыкального слуха, руки из жопы и грацию дохлой утки, помноженные на полное нежелание Дон учиться — ее ни капли не впечатляют; Барбара со скандалом забирает девочку из одной студии только для того, чтобы сразу же запихнуть в другую. В две тысячи шестом Хэдли переезжают в Ноксвилл: опять-таки, ради блестящего будущего ненаглядной дочери, которой ничего не светит в городке, где единственной достопримечательностью был и остается уоллмарт. Вместо бесценной классики Дон читает глянцевые журналы, клянчит деньги на помаду и мечтает стать королевой старшей школы — привитые родителями идеи собственной исключительности, хоть и не имеют под собой вообще никакой почвы, все же приживаются в ее голове. Есть Дон — и есть все остальные. Кое с чем ей все-таки везет по-настоящему: детские черты с годами становятся резче, блеклое личико превращается в кукольную голубоглазую мордашку; в свободное время Дон таскается по кастингам и рассылает неумелые полароиды в модельные агентства, пророча себе карьеру супермодели или голливудской актрисы. Кое-где ее и впрямь замечают, хотя локальная реклама хлопьев и пара плакатов для магазина женской одежды не особо тянут на мировое признание. Корона из нереализованных амбиций давит на череп; Дон быстро зарабатывает в школе репутацию Той-Самой-Суки, упивается популярностью и срывает злость на некрасивых одноклассницах. На красивых, впрочем, срывает тоже, потому что может — статус местечковой Реджины Джордж позволяет любые капризы. (только, в отличие от реджины, ее не сбивает автобус, так что никакой положительной морали у истории не появляется) В колледж Дон не собирается: тянет из родителей побольше денег и уезжает искать славы в Нью-Йорк. Находит, правда, не скаутов из модельного агентства, и даже не продюсера, но моментально хватается за идею удачного замужества и всего полгода спустя подбирает белоснежную фату под безумно дорогое платье невесты. Второй брак после возвращения в Ноксвилл оказывается чуть более удачным, чем первый: Дон почти двадцать три, и после нескольких месяцев неустанного нытья о самореализации муж устраивает ее в свою фирму — красиво сидеть за большим столом, с серьезным видом смотреть в монитор и, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, никому не мешать по-настоящему работать. К двадцати семи Дон оканчивает полдесятка заочных курсов и в совершенстве осваивает умение на любую тему трепаться с таким видом, словно защитила по ней как минимум кандидатскую. В списке талантов, которые так и не сумела обнаружить в ней Барбара, первое место занимает многозадачность, на втором уютно располагается стрессоустойчивость, а подпирает конструкцию способность заговорить жертву до полного невменоза. Увы, ни один их них не помогает сохранить брак: когда нализавшийся супруг, невзирая на отказ, пытается сорвать с нее белье, Дон показывает ему фокус с карандашом и остаток ночи объясняет полиции, где границы между самозащитой и плохим чувством юмора. Бывший муж остается без глаза, зато Дон сидит без работы недолго: сложно сказать, какая часть резюме приходится по душе потенциальному начальству — письменная или та, где есть фото, — но испытательный срок в качестве помощницы ей в итоге предлагают. В две тысячи двадцатом Дон Хэдли возвращает себе девичью фамилию и переезжает в Ок-Ридж, вешая на блузку (тридцатую по счету, если кто вдруг сомневался) бейдж Мейер-Кан. дополнительно: занимается буквально всем, чем ее непосредственный босс: pr-менеджмент, репутационные риски и как сделать так, чтобы кое-то закрыл уже, наконец, рот; неофициально — контактирует со сталкерами, которые работают на корпоратов; совсем неофициально — разбирается с тем беспорядком, который остается после их бесследных исчезновений. |
игровые предпочтения: первое/третье лицо, 3-5к знаков в зависимости от ситуации, стандартное оформление текста и соотношение рефлексия/динамика меньше единицы. |
- Подпись автора
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.