countdown — 23:58:20 |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » countdown — 23:58:20 » альтернатива » по вашу душу
|
лимит: | Тамриэль, провинция Скайрим, владение Хаафингар |
[nick]Teldryn Sero[/nick][status]кровь пепла[/status][icon]https://i.imgur.com/RWheNOz.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>ТЕЛДРИН СЕРО</b></a> [57]<br>Первый меч Морровинда.
<br>не помнят слов, не видят снов, переросли своих отцов, и, кажется, рука бойцов колоть устала. позор и слава в их крови, хватает смерти и любви, но сколько волка не корми ― ему все мало..</div>[/lz]
[indent] Возвращаться в Скайрим Фаолан не планирует, но все же возвращается — на выходе из одной из сиродильских темниц ему со всей ясностью дают понять, что в ближайшие пару лет в этой стране ему не будут рады. Со своим уже бывшим тюремщиком Фаолан не спорит и прибивается к первой же группе путешественников в качестве наемника, нанятого охранять движущийся в Скайрим караван. Караван он сопровождает вплоть до Солитьюда, скайримской столицы, в которой до этого бывал то ли раз, то ли два, и оба эти разы, впрочем, проездом. Солитьюда, скайримской столицы, и Хаафингара, его холда, Фаолан всегда сторонился — регион этот всегда был и будет для Предела враждебным и недружелюбным, несущим лишь выматывающие сражения. Помимо этого, Хаафингар полон имперцев, а их Фаолан, что ожидаемо, на дух не переносит.
[indent] Он доводит караван без потерь, и за свою работу он получает не слишком увесистый мешок золотых. В Солитьюде он проводит два дня, прожигая деньги на выпивку, а время — на полноценный сон. В ночь он выходит за город, и за эту ночь по дороге доходит до Драконьего моста. Там Фаолану дышится в разы легче, и пропадает его навязчивое желание постоянно оборачиваться и следить за своей спиной; на него самого обращают внимания куда меньше, нежели в солнечной, объятой теплыми муссонами, столице.
[indent] В Мосту он тоже получает работу — неожиданно для себя. Фаолан встречает давно знакомого не то имперца, не то бретонца (не то еще чего, Обливион его знает) по имени Мариус. Мариус ушел с Сиродила с полгода тому назад, плотно обосновавшись мелкой сошкой среди имперской знати и политиканов, но его приключениях в родной провинции был очень даже наслышан. Фаолана этот факт не сказать, что удивляет, но неприятно разочаровывает — чем меньше людей знает о его очередном заключении, тем было лучше.
[indent] Мариус без долгий прелюдий предлагает заказное убийство. Сладким голосом он поет о грехах несчастного бедолаги, несшего поверх своей головы крест — перешел дорогу кому-то в Сиродиле и теперь прячется, опасаясь за свою жалкую жизнь. Фаолан слушает не особо подробные высказывания Мариуса, чувствуя подвох и утайку, хмурится и не доверяет, но почему-то все же соглашается, припоминая, что этот политиканский плут ни разу его не подводил. Мариус выплачивает ему скромную монету в качестве подтверждения их заключенной договоренности, не дает никаких указаний по типу убийства, а после — просит найти его неподалеку, когда Фаолан свое дело сделает.
[indent] Фаолан после этого разговора дает себе время, чтобы все обдумать и выследить намеченную цель. В течении дня он посматривает за ним и его привычками, потому что информации от Мариуса до ничтожного мало, и Фаолан не представляет, что ему ждать от этого бедолаги. Тот крутится на холмах, в приличном и очень чистом районе городка, вечером Фаолан видит его в компании молодой обаятельной куртизанки, которая уходит от него за полночь. До обеда тот прозябает в своем немного скромном, но достойном жилище, ближе к двум дня — выходит в город и теряется за дверьми дома Управления. До вечера Фаолан не замечает, чтобы он покидал это здание.
[indent] Домой тот возвращается ближе к ночи — Фаолан уже ждет его на втором этаже в гибридном подобии библиотеки и рабочего кабинета. В ожидании, он рассматривает пыльные талмуды и тома, лишенные картинок и понятной для него письменности наречия Предела, какие-то призовые трофеи в запертых на ключ резных контейнерах, памятные фигурки на специально отведенной для них полке. Он облюбовывает хозяйское кресло после того, как зажигает парочку свечей и плотно задергивает занавески; его несчастный друг появляется ближе к полуночи и один, держа в руках увесистую папку из саблезубьей кожи, которую он тут же роняет на пол. Листы пергамента веером рассыпаются по полу у его ног, и дверь за его спиной с грохотом захлопывается — жестом руки Фаолана.
Фаолан открывает рот и спрашивает:
[indent] — Знаешь Мариуса? — спрашивает он, и когда имперец молча кивает, то снова открывает рот. — Он тебя заказал. Что будем делать?
[indent] И имперец тоже открывает рот:
[indent] — Ты из Темного Братства?
[indent] На что Фаолан ему отвечает:
[indent] — Нет, приятель, — отвечает он и поднимается со своего насиженного места. — Меня наняли два дня назад. Пообещали денег. Ты уж извини, что там вышло.
[indent] Мариус, даже не удосужившийся раскошелиться на ассасина Темного Братства, заказал Фаолану мага. Слабого, лишенного хоть какой-либо брони, вооруженного лишь простым клинком из стали, которым владел скорее не очень, чем умело. Фаолану не стоило заводить с ним разговор, не стоило упоминать Мариуса, не стоило заставлять этого беднягу ронять папку из саблезубьей кожи прямо на пол, ведь эти безусловно важные бумаги теперь изомнутся и испортятся, покроются грязью или вовсе сгорят. Имперец потеряет работу, а еще и свою жизнь, и это крайне неудачный день за все время его безбедного существования. Фаолан бросается к нему, болезненно бьет наконечником посоха по его рукам, не позволяя выполнить пасы и создать заклятье, выбивает кинжал из его дрогнувших пальцев.
[indent] На самом деле, он никогда не был способен на бесшумное и чистое убийство. Его такому никогда не учили, и он сам никогда не стремился этому научиться. Фаолан — не лазутчик и не вор, не бесшумный клинок во тьме, не тихая поступь в темноте ночи. Фаолан — это разряд грома, всплеск крови, размах меча, запах пороха и злости. Этому его учили и этому он учился всю свою жизнь. Его смысл — это хорошая драка и тяжелое испытание, оставившее его жизнь на самом волоске. Он так привык. Он так живет уже двадцать девятый год.
[indent] Их несуразная перепалка прерывается, когда Фаолан слышит шаги за деревянной дверью — тихая поступь по мягким коврам с далеких земель Хаммерфела. Он держит имперца в захвате и за голову своей необъятной ладонью, жмет его к своей груди спиной, и тот пытается вырваться — сучит руками в воздухе, пытается ударить ногой исподтишка, царапается как самая настоящая девка. Дверь отворяется, и лицо Фаолана словно светлеет, и ладонь его светлеет — тоже. Всполох ярких, почти белесых искр взрывается вокруг его ладони, выжигает имперцу лицо заживо; свободной рукой он зажимает имперцу рот, глуша его крик и вопль.
[indent] В этой какофонии Фаолан открывает рот и говорит:
[indent] — Что привело сюда самого лучшего мечника Морровинда? — Говорит он и улыбается, сверкая глазами своими, бесстыжими и ясными. — Поболтать или по делам?
[indent] И разжимает руки, роняя ослабшее, уже лишенное жизни тело несчастного бедолаги на пол с глухим стуком. На лице Фаолана, на самом деле, только искренняя, чуть притупленная радость от внезапной встречи, и в его мыслях нет и толики подозрения, за чем именно сюда пришел самый лучший мечник Морровинда, имя которому
[indent] Телдрин Серо.
[nick]Faolan Red-Eagle[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/5a/a7/2/641151.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>Фаолан Красный Орел</b></a> [29]<br>Драконорожденный изгой.
<br>знаю, любовь до вечности — это миф, я теперь стал спокойным и молчаливым. если болит — это значит, пока что жив; знаешь, мы, кажется, оба пока что живы.</div>[/lz][status]вересковое сердце[/status]
Отредактировано Mark Trofimov (2021-03-11 01:48:19)
[indent] Конверт ему вручают (чуть не в лицо швыряют) сразу по прибытии в “Новый Гнисис” вместе со скромным (но уже достаточно привлекательным) кошелем задатка и колким комментарием яростно полирующего стойку Амбариса о том, что дескать у него тут не почтовое отделение и что в секретари к нему никто из присутствующих не нанимался, каким бы там первоклассным бойцом девяти провинций он ни был. Телдрин молчаливо тянет губы в гадливой улыбочке, игнорирует старческое ворчание устраивается на расшитых подушках близ каминного жерла, прохладным взглядом скользя по строчкам текста.
[indent] То, что наметившееся вдруг дельце было грязнее извалявшегося в пепле гуара угадывалось как-то сразу: по излишне сладостным обещаниям, предельно точным формулировкам, приписанному в конце имени и этим вот приятно-округлым буквам выведенным как-то слишком уж нарочито старательно, словно письмо это переписывалось не раз и не два пока, наконец, не было ему отправлено. Ему-то опыта хватает на то, чтобы знать, что большая часть бледномордых дитяти Нирна (особенно центральной части его) в большинстве своем были ушлыми падлами и вцепиться в горло могли мертвой хваткой взбесившегося агути; метафорически самом собо, но все жей.
[indent] Опыта, к слову, ему хватает еще и на то, чтобы знать одну маленькую тайну про одну большую истину: то, что с первого взгляда кажется предельно простым в итоге оказывается той еще морокой. Подобного рода заказы были далеки от привычной ему стези ведомого наемника или “мальчика на подхвате”, но обещанная за убийство сумма бередила душу, приятно мотивировала на все новое и необычное, да и помахать мечом после столь длительного перерыва не будет лишним.
[indent] Прежде чем оказаться в окрестностях Солитьюда ему пришлось переждать поднявшийся в Истмарке буран, пробиться сквозь снежные барханы к главным вратам, влезть в набирающую ход повозку Альфаринна, а потом терпеть еще и общество какого-то малолетнего человеческого детеныша и его не слишком-то любезной мамаши. Так что к Драконьему Мосту он прибывает затемно и в смешанных чувствах, осознающий, что ничего действительно стоящего так и не придумал. Оставалось уповать на волю случая, благоволение Принцев и собственную удачу, чтобы эта и без того сомнительная авантюра не трансмутировала в волчий билет.
[indent] Пару ночей он проводит в охотничьем лагере неподалеку от поселения, чтобы осмотреться без излишнего к себе внимания и аккуратно распросить местных о том, к кому планирует со дня на день наведаться с далеко не самыми положительными вестями. Узнает он не сказать, чтобы слишком много, но спасение свое неожиданно находит в гоняющем кур пацане, который за пару монет жизнерадостно рассказывает ему о том, как недавно они с местной шпаной в лесу нашли люк и пробрались в погреба, где мол-де: “добра всякого, дядь, во! Только вы это… не говорите никому”.
[indent] Старый туннель в итоге оказывается вполне себе воплощенной реальностью притаившейся за поросшим сорной травой и мхами люком. В каменную кишку, конечно, лезть не сильно хочется. Вид ее и доносящийся изнутри затхлый запах напоминают вдруг, как они в свое время по приказу Дома стерегли шахты квама, кормя собой гнус, бесчисленное комарье и еще невесть кого: тот же полумрак, та же земляная вонь, то же похрустывание под ногами и над головой, не хватает лишь сплетенных в гнездовища мясистых жгутов и картина точно стала бы полной.
[indent] Туннель он, в итоге, проскакивает бодрой рысцой, свободно выдыхая лишь тогда, когда коридор расширяется, став набитой винными полками, ящиками и шкафами комнатой, а над головой прорезается тонкая полоска бледного света, пробивающегося из недр погруженного в сонливую тишину дома.
[indent] До определенного момента все источает видимость спокойствия.
[indent] А потом что-то очень сильно идет не так.
[indent] То, что, что-то выходит из-под контроля здесь и сейчас Телдрин понимает ровно в тот момент, когда приподнимает крышку люка. Необъяснимое чувство близящегося коллапса липким клейстером окатывает ему спину и затылок, вынуждая сердце пропустить удар и спустя мгновение забиться чуть быстрее. Где-то наверху грохочет и шелестит что-то уроненное, неестественно громко хлопает дверь, сдавленно гудят голоса, в воздухе слышится поднимающий волосы на загривке душок дикой, неприветливой магии. Все это складывается в какую-то скверную, далекую от определения “удачное стечение обстоятельств” картинку.
[indent] Несмотря на внушительный возраст, выдающийся боевой опыт и массу льстительных и действительных титулов Телдрину всегда были присущи два не самых лучших качества: лезть на рожон вместо того, чтобы отступить; и склонность сначала делать, а потом уже думать о том, что сделал. Так выходит и в этот раз. Вместо того, чтобы благоразумно отступить и вернутся тем же путем, он выскальзывает из-под люка и на полусогнутых просачивается на второй этаж вместе с тенями, ступая по мягкому ковровому ворсу скрадывающему грохот кованной стали о древо. Дверь находится быстро, он чувствует чем-то внутри себя, слышит, видит выскальзывающие из-под зазора тени.
[indent] Ему, пожалуй, действительно стоило уйти еще три минуты назад.
[indent] Картина пред ним представшая кишела таким количеством сюрреализма, что впору было искать Шеогората под ближайшей тахтой.
[indent] Цель его (это была е г о, Боэты ради, цель) сваливается несомненно мертвой и несомненно прожаренной до идеального состояния “мяса с кровью”, кулем выскользнув из рук вон того осла с гром-палкой в руке. И все бы ничего, но хуже прочего то, что и “осла с палкой” он знает лично и, к тому же, опрометчиво хорошо. Телдрин не совсем понимает, что возмущает его сильнее, да и возмущает ли вообще, поэтому первые полминуты он просто молчит и смотрит, а вторые полминуты держится за переносицу и очень выразительно вздыхает (тут же об этом жалея, когда ноздри забивает запахом паленой плоти). Кажется, он даже придумывает достаточно остроумный ответ, но тот остается неозвученным.
[indent] Их отвлекают.
[indent] За дверью грохочут утяжеленные сталью сапог шаги, лязгают обнажаемые мечи и звучат зычные, преисполненные требовательности и легкого флера угрозы голоса, призывающие к абсолютной капитуляции, сложению оружия, добровольной сдачи под стражу и прочим сомнительного характера действиям. Телдрин со своим мечом не расстанется в жизни, под арест не пойдет ни при каких условиях, а капитулирование это вообще недостойное воина Редоран действие, поэтому со стражей он соглашаться не собирался — просили они многого, а в ответ готовы были дать лишь бесплатных пинков под ребра.
[indent] Их побега он толком и не запомнил, да и вряд ли кто-то из них захочет вписать их в анналы истории. Помнит только, как с гневным окриком пресек попытку убить одного из стражников, лязг отразившего выпад меча, звон укусившего за руку стекла, сучью запутавшуюся вокруг коновязи узду и резкий рывок за ворот, после которого он вдруг оказался лежащим поперек конской спины и чужого колена, разок вдарившего под подбородок до пляски темных пятен перед глазами. Потом была дорога — слившиеся воедино и линиями пролетающие мимо пятна — и бесконечная-бесконечная тряска от которой и без того гудящая голова заболела лишь сильнее, а к горлу подступил мерзостный липкий ком.
[indent] С конской спины он соскользнул совершенно неизящно, чудом не отбив себе спину и ничего не сломав. От протянутой руки помощи истово хотелось отказаться, но он ее все же принял, поднимаясь на ноги и по-собачьи встряхиваясь. Времени на осмотр целости костей не было, явно подосланные имперские псы наверняка все еще шли по их следу, взятому так вовремя и так точно, что это наводило на самые разные мрачные мысли. В том, что их нагрели Телдрин даже не сомневался, но вот кто и почему придется думать позже. Сейчас главное скрыться, а остальное не так важно.
[indent] Он говорит:
[indent] — Помолчи, пожалуйста.
[indent] Говорит, хотя Фаолан молчит и просто рассматривает его этим своим идиотским, ничего не выражающим взглядом, будто вокруг не происходит ничего из ряда вон выходящего. Это злит и это дает сил поддерживать в себе самообладание, ему не хочется терять лицо из-за спровоцированной жадностью ошибки.
[indent] Говорит:
[indent] — В Хаафингаре много хороших охотничьих мест для забавы аристократов и прочего сброда. Глубже в лесу должны быть хижины-времянки или охотничьи лагеря. Я жил в таких, сможем там переждать первое время. Если ты хочешь, конечно, свиит; если нет, ты всегда можешь вернуться к нашим имперским друзьям и показать им несколько фирменных фокусов.
[indent] Едкость в его голосе слышится даже сквозь лед отстраненности. В целом, он, конечно, понимал, что Фаолан не сделал ничего из ряда вон выходящего, но совокупность многих факторов здорово подпортила ему кровь и настроение, наводя на мысли о том, что лучше бы он и дальше играл в карты в “Пьяном Нетче”, ловил рыбу и занимался всем этим бытовым дерьмом, а не слонялся побитым по ночным лесам.
[indent] Дом они находят спустя почти час плутания по чащобе, когда терпение Серо начинает стремительно заканчиваться. Небольшой, покосившийся от времени домик взирает на них темными провалами окон-глазниц, одинокий и явно пустой в этой глуши — ближайший сезон охоты лишь через месяц или два, так что тут их найти не должны. Во всяком случае пока что имперские стражи отступились, в ночной тишине лишь ухали совы и пищали роющиеся под островками не до конца сошедшего снега полевки. Телдрин опускается на лавку и тянет с руки перчатку, без восторга рассматривая глубокий порез. Обиднее, конечно, было за изгаженную перчатку.
[indent] Он говорит (заранее подсекает):
[indent] — Мы обсудим все это утром.
[nick]Teldryn Sero[/nick][status]кровь пепла[/status][icon]https://i.imgur.com/RWheNOz.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>ТЕЛДРИН СЕРО</b></a> [57]<br>Первый меч Морровинда.
<br>не помнят слов, не видят снов, переросли своих отцов, и, кажется, рука бойцов колоть устала. позор и слава в их крови, хватает смерти и любви, но сколько волка не корми ― ему все мало.</div>[/lz]
[indent] Телдрин Серо, на самом деле, его давний знакомый.
[indent] Впервые Фаолан встречает его на Солстхейме больше года назад — тогда он прибывает на остров в качестве любителя залезть в самую глубокую задницу, которую только можно найти на этом покрытом пеплом и золой куске камня. Фаолан нанимает его без лишних слов, как готового составить ему компанию по поиску самых глубоких задниц на острове, благо ориентировался тот в местных территориях сносно. Они влезают в парочку полуразрушенных двемерских городов, заложенных глубоко в недрах земли, разграбливают еще не тронутые комнаты и коридоры, полные двемерского металлолома и диковинных механизмов. Вдвоем они сражают случайно разбуженного Фаоланом исполинского Центуриона, чуть не расставшись с собственными жизнями. После этой битвы Фаолан еще долго будет приходить в себя, но еще дольше он приходил в себя после случайного поцелуя — им же сынициированного в глубине забытого града, наполненного скрежетом металла, гулом пароотводников, щелканья механических пауков, свиста катящихся по гладкому камню агрессивных сфер.
[indent] Под влиянием завораживающей тайинственности города гномов, преисполненный чувством искренней благодарности за помощь в битве за жизнь, Фаолан не справляется со своими демонами и даэдротами в голове, а потому позволяет себе такой фривольный и отчаянный шаг. Он целует Телдрина ровно в тот момент, когда сам того от себя не ожидает, притянув его к себе за пояс, за который крепятся ножны его меча. Телдрин ему тогда не отвечает, но и не отталкивает, замешкавшись и опешив от неожиданности. Напоследок, когда Фаолан уже готов отстраниться и сделать шаг назад, Телдрин его кусает (а его клыки действительно были очень острыми) за губу, и та лопается, брызнув алой кровью.
[indent] Они не обсуждают этот случай тогда. Они не обсуждают этот случай после.
[indent] Они много чего в своей жизни никогда не обсуждали: ни то, как Фаолан иногда спит настолько беспокойно, что готов зарезать кого угодно, кто есть сейчас рядом, прямо во сне, не просыпаясь; ни то, как порой Телдрин не хочет делать того или иного, потому что это неуважение, кощунство, святотатство против его собственных, данмерских богов; ни то, как Тедрин как-то раз седлает его бедра во время совместного купания в природных горячих источниках, и Фаолан читает это как призыв к действию. Они не обсуждают свои взаимоотношения, свои чувства, свою похоть, свой страх. Они молчат — так удобнее. Они оба к этому привыкли.
[indent] Сейчас Фаолан, отпустивший загнанную кобылу дальше по дороге хлестким ударом, только молчит, безмолвно следящий за происходящей у него на глазах не то истерикой, не то судорожной попыткой исправить то, что исправить уже невозможно. Фаолан не говорите ему ни слова против, лишь соглашаясь с его словами, и лишь когда они выходят дальше от дороги, указывает рукой в предельские горы.
[indent] Открывает рот и говорит:
[indent] — Там течет река Карт. Чем ближе к ней, тем ближе к Пределу. Имперские ублюдки туда не суются — боятся, что их поймают, изнасилуют и убьют. И снова изнасилуют, — говорит он, недобро и мразотно хохотнув. — Там нас не станут искать. И местные не тронут.
[indent] К одному из разбросанных по склонам домишкам они подходят уже совсем затемно — вокруг слышно лишь шум бурлящей Карт, тянущейся рядом незаледеневшей лентой, да свист промозглого ветра, выдувающего морозный воздух с заледенелых вершин устремляющихся ввысь гор. Фаолан вдыхает все это буйство запахов можжевельника, морозца, сырости, земли и трав полной грудью, преисполняясь каким-то ностальгическим, почти тоскливо сосущим под ложечкой чувством. Он оставляет Телдрина в покое на какое-то время — пусть тот останется наедине со своими мыслями и демонами и переосмыслит происходящее. Ему это необходимо.
[indent] Сам же Фаолан оставляет свое снаряжение в доме, вооружаясь только веревкой, луком и колчаном со стрелами, оставленными здесь бывшими постояльцами. Он спускается ниже, ближе к лесам, в поисках ночной дичи, выискивая оставленные в снегу и траве следы и подранную кору деревьев. Он тратит на охоту несколько часов, чтобы вернуться в их временное (на неопределенный срок) жилище с лисьей тушей и парочкой застреленных из лука фазанов. Птицу он ощипывает и потрошит, обмазывает в травах и можжевельнике, оставляя ее мариноваться в потрепанном котелке, а сам уходит набрать валежника и сухостоя.
[indent] Еще какое-то время он тратит на растопку костра; свежует лисью тушу, отделяя мех от мяса, а мясо — от костей и потрохов. Потроха он выбрасывает, кости и фазаньи перья оставляет на будущие стрелы, омывает от крови мех, оставляя его сушится, и прячет мясо в снегу и во льдах, чтобы не пропало слишком быстро. Он тушит фазанов в котелке, залив их чистой водой, и пока время проходит — сосет сок с вяжущих язык можжевеловых ягод.
[indent] К Телдрину он приходит уже поздним утром — тот еще спит, плотно завернувшись в тонкие одеяла и грязноватые шкуры. Фаолан лезет к нему в постель, под его теплый кокон, и его охладевшие в воде и на ветре, грубые руки начинает покалывать от наплывающего жара. Телдрина хочется не то крепко-крепко обнять, не жадно сожрать прямо живьем. Фаолан благоразумно выбирает первое, заключая его в кольцо своих рук, жмется к нему и жмет его к себе, тычется прохладным, как у собаки, носом в его теплое местечко за ухом. Больше года Фаолан его не видел, прозябающий в сиродильской темнице за смехотворные преступления на территории центрального Тамриэля, занятый какими-то своими делами, полными безрассудства и опасности. Телдрин, которого он не видел больше года, вдруг, внезапно, совершенно неожиданно оказывается так близко, что голову начинает кружить до тошноты; Фаолан терпит это головокружение, лишь теснясь ближе и замирая на несколько мгновений, пока у него есть такая возможность.
[indent] Он понимает, что Телдрин уже проснулся, когда замечает, насколько ненатурально он ерзает. Фаолан пытается держать себя в руках, а потому дальше поглаживаний по крутому бедру, обтянутому исподним, и покусываний кончика острого уха не заходит. Напоследок он гладит Телдрина по шее — самыми пальцами, чтобы потом обхватить всей ладонью, мягко и без давления, слишком нуждаясь в стуке чужого сердца, ощущаемого своей собственной кожей.
[indent] Он открывает рот, выдыхая на серую кожу, и говорит:
[indent] — Пока ты спал, я сготовил тебе пожрать, — говорит он и выбирается из казавшейся самой мягкой и самой теплой постели, мазнув косым поцелуем по чужой щетинистой щеке. — Уж прости, но бататов тут не водится.
[indent] И уходит на улицу, плотно затворив за собой дверь и завернувшись в свой совсем не греющий плащ поплотнее. Определенно, Телдрин Серо для него — не просто давним знакомым.
[nick]Faolan Red-Eagle[/nick][status]вересковое сердце[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/5a/a7/2/641151.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>Фаолан Красный Орел</b></a> [29]<br>Драконорожденный изгой.
<br>знаю, любовь до вечности — это миф, я теперь стал спокойным и молчаливым. если болит — это значит, пока что жив; знаешь, мы, кажется, оба пока что живы.</div>[/lz]
[indent] Сон Телдрина — беспокойная блажь; гнездовище змиев Вермины; глубокий темный омут парной и вязкой воды, одновременно утягивающий на глубину и выталкивающий во вне, где нет места ни снам ни кошмарам, ибо сон такой сам по себе чудовищен. Когда Телдрин просыпается (весьма условно при учете того, что ему кажется, что он не спал вовсе), то даже с закрытыми веками чувствует, что уставшие его глаза краснее прежнего и полны бессонного песка. Раненая рука зудит, стремительно стягивающаяся под действием зелья; крестец болит, отбитый и подмерзший за ночь. Полная скукой и тоской Воронья Скала в этом предутреннем бреду кажется садами аэдра и лучшим из мест: знакомым, теплым и бесконечно спокойным, лишенным подлости и гибельной опасности.
[indent] Его Телдрин чувствует загодя: угадывает в скрипе шагов, в запахе снежного леса, в вызывающем открытую спину взгляде (и от последнего он напрягается, сам того не понимая). Телдрин чувствует его и слышит, но все же не выдает своего пробуждения даже когда Фаолан оказывается в недрах его согретого теплом тела тканевого кокона, лишь вздрагивает от холодного прикосновения ладони и тепла стекшего по затылку дыхания. Телдрин не знает (или знает, но отказывается принять) этих предтечей; зоркий Телдрин упустил тот момент, когда это опустилось ему на плечи и вползло меж ребер. Однажды он сидел в “Пьяном Нечте” губя фирменную суджамму Садри и тем же вечером оказался вдруг посреди забытого богами Скайрима в компании немного-не-в-себе варвара.
[indent] Фаолан ему вообще-то даже не нравился (когда-то). Он был забавным, как дрессированный скриб и крепким, как боевой кагути; а еще проблемным, туповатым, безрассудным, лишенным такта и чувства самосохранения варваром, который при виде книги вероятно думал о том, что это отличная вещица для того, чтобы подтереть ею задницу в долгой дороге. И все же, в конце концов, в истмарских источниках именно Телдрин влез ему на колени, хотя, казалось бы, беды ничто не предвещало. В первое время Телдрин старался анализировать это и понять, а потом решил не прикасаться к тому, что, вероятно, до конца жизни останется для него неясным и просто жить с этим, как с внезапной, но все же данностью.
[indent] Пока Фаолан трется о него — гладит ладонями, жмется телом, тычется за ухо носом — Телдрин делает вид, что спит и что смешно, в какой-то момент действительно начинает засыпать. Он не терпит, ему это действительно приятно, ему это льстительно, ему это близко и допустимо, хотя он всегда старался избегать крепких контактов. Телдрин прислушивается и принимает, но удерживается от крамольного желания покрепче прижаться ягодицами. Он удерживается от всякого прикосновения и любого действия. Он полагает (опасается), что это может спровоцировать что-то такое к чему он еще не готов; что-то такое о чем он может пожалеть. Хотя, сказать честно, до сих пор он ни разу не пожалел ни о чем, что было бы связано с именем Красного Орла.
[indent] Фаолан ускользает быстрее, чем Телдрин успевает удержать его.
[indent] Быстрее, чем он успевает ответить что-то достаточно остроумное.
[indent] Его все это необъяснимо злит, а злость — пробуждает.
[indent] Ест он молчаливо и несколько мрачно: хватает голыми пальцами куски вареного мяса, слизывает его — мягкое и скользкое, отслаивающееся — с разварившихся костей и снедает вместе с упругими, мягко хрустящими на зубах хрящами; он лакает травянисто-мясной бульон из найденной в доме деревянной плошки, и в ней же — протерев мокрой травой — и второй такой же, давит плоды можжевельника и снежные ягоды, заливая розоватую кашицу кипятком, протягивая одну из плошек Фаолану. Он сцеживает меньше половины кисловато-горького жгущего язык напитка, прежде чем выложить на стол между ними помявшийся пергамент исписанный сучьим приятно-округлыми буквами, на который Фаолан смотрит без особого интереса, пустым взглядом пробегаясь по виткам ему непонятных букв.
[indent] Телдрин вспоминает о некотором отсутствии у него обычных навыков не сразу и делает вид, что просто задумался, заглядевшись на усевшегося на окно зяблика.
[indent] Он говорит:
[indent] — Это заказ на убийство Августина Атиуса. Точнее адресованное лично мне неким Мариусом письмо в котором тот предлагает мне заказ на убийство Августина Атиуса за неплохую плату. Я бы даже сказал неприлично неплохую для какого-то одомашненного клерка из оккупированного Пенитус Окулатус села, или кем был тот несчастный? Я с самого начала понимал, что это выглядит слишком подозрительно, но… В общем, мне просто надо было решить кое-какие денежные вопросы и все такое. А потом я нахожу в доме Атиуса сначала тебя, а потом выводок имперских стражников, у которых совершенно другой маршрут ночного дозора.
[indent] Телдрин обводит пальцем кромку чадящей паром плошки и когда зяблик, наконец, улетает, оборачивается к Фаолану, заглядывая ему в глаза.
[indent] — Сдается мне, что нас хотели не то друг на друга натравить, а потом добить ослабленного оставшегося. Или просто убить. Или подставить. Что-то из этого. Интересно то, что я не помню никого с именем Мариус, хотя обычно хорошо запоминаю всех кому успел попортить кровь так или иначе. Либо я обзавелся лунатизмом и успел кому-то досадить пока год отсиживал зад в Вороньей скале, либо у кого-то из моих бывших нанимателей было очень много терпения, чтобы вынашивать планы страшной мести столь долго.
[indent] Он говорит без особой эмоциональной подоплеки; как-то лениво и как-то вязко, скучающе. Он говорит и без тени стеснения рассматривает устроившегося напротив Фаолана, мельком думая о том, что на самом деле хочет спросить как у него дела и чем он занимался все это время. Возможно пошутить о своей великой печали после их расставания год тому назад, чтобы завуалированно и остро сказать что-то вроде “кажется, я даже успел по тебе заскучать, варвар”. Он мог бы, конечно, следовать своим душевным порывам, но сейчас, когда где-то неподалеку рыщут псы Легиона, будет лучше понять в какое дело они впутались в этот раз.
[indent] Телдрин не замечает (делает вид) того, как сначала просто опирается о стол локтями, а потом протягивает вперед руку, кончиками пальцев осторожно прикасаясь к пальцам чужим, словно Фаолан мог бы вдруг воспротивиться и отпрянуть.
[indent] Он говорит:
[indent] — И, кстати, сэра, не успел сказать вчера, но я рад тебя видеть.
[nick]Teldryn Sero[/nick][status]кровь пепла[/status][icon]https://i.imgur.com/RWheNOz.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>ТЕЛДРИН СЕРО</b></a> [57]<br>Первый меч Морровинда.
<br>не помнят слов, не видят снов, переросли своих отцов, и, кажется, рука бойцов колоть устала. позор и слава в их крови, хватает смерти и любви, но сколько волка не корми ― ему все мало..</div>[/lz]
[indent] На самом деле, когда их обоих (как удачно) заметили на месте преступления (которого Телдрин, к слову, не совершал), Фаолан был готов ввязаться в драку хоть с легионом имперских ублюдков. Пусть их будет с десяток, пусть с полсотни, пусть с сотню — он был готов, даже если это окончило бы его жизнь. Империя сидит у него в печенках с самого детства, и с самого детства он испытывает к Легиону неприязнь. Тогда, еще отсиживаясь в Драконьем Мосту, он видит агентов Окулатуса — они ходят ровным строем от своей штаб-квартиры до дома Управления, занимаясь своими безусловно важными делами. Фаолан готов перерезать глотку любому из них — ведь у каждого из них был выбор вступить в тайную полицию имперских шавок или жить спокойно.
[indent] Они выбрали не ту сторону — вот, что думал тогда Фаолан.
[indent] В итоге дело приходится выруливать без боя и крови — поэтому Фаолан сбегает, без лишних раздумий и сомнений хватая Телдрина вместе с собой, подальше от смерти и греха. Он отказывается лезть на рожон только из-за него, чтобы он не пострадал, он не был ввязан в драку, он не был схвачен, он не был убит. Только поэтому Фаолан сбегает, ведет его в горы, охотится для него на дичь, готовит ему еду, сидит здесь рядом с ним в ошарпанном жилище на границе Хаафингара и Предела и глодает мягкие, трубчатые кости.
[indent] Когда Телдрин показывает ему исписанный кусок пергамента, Фаолан уже заканчивает со своей трапезой, дожевывая разбавленную кипятком ягодную кашицу. Он честно смотрит на выведенные хорошими чернилами символы, но узнает только несколько из них, и те — с большим трудом. Этих знаний ему не хватает для того, чтобы понять написанное, и Фаолан почти успевает открыть рот и напомнить своему спутнику о своем невежестве, о тот спохватывается и вкратце обрисовывает написанное. На самом деле, Фаолан тоже думал обо всем этом. Предложение Мариуса с самого начала выглядело, как гнилое и гиблое дело, таящее в себе множество проблем после, но он даже не думал, что простое убийство имперского клерка привлечет против них целый отряд хорошо вооруженных бойцов Легиона.
[indent] Все это выглядело либо как попытка подставить, либо как попытка убить. Убить не только его самого, но и Телдрина — тоже. Вполне возможно, что Мариус не знал не только об их уже давнем знакомстве, но и об уровне боевых способностей каждого из них. Фаолан является экспертом магии разрушения и даэдрапоклонником, Телдрин — отменным тактиком и превосходным мечником, на роду которого лежит само благословение к огненным заклятьям. Если бы они не знали друг друга, то от Драконьего Моста мог бы остаться только сам мост — и то потому, что он был сделан из камня.
[indent] Фаолан вытирает свой рот и говорит:
[indent] — Мариус — имперская шлюха в Солитьюде, редко выбирающийся за пределы его холда. Я работал на него, пока был в Сиродиле: заказные убийства и охрана объектов. В политике он мелкого ранга и явно работает на кого-то еще, — говорит он немного погодя, дав себе время переварить услышанное. — Он нашел меня в Драконьем Мосту пару дней назад и заказал этого придурка. И не смотря на то, что в Сиродиле его не было уже больше полугода, ему известно, что я только-только вышел из тюрьмы в Хакдирте.
[indent] Это не то, что Фаолан хочет озвучивать, но все же озвучивает — это может оказаться полезным. Вполне возможно, что он мог перейти дорогу кому-то еще во время отсидки, а мог навредить кому-то совершенным преступлением — зарубил чьего-то родственничка, заслужив стать объектом чужой мести.
[indent] Фаолан говорит:
[indent] — Когда мы с тобой расстались, я снова уехал в Сиродил. И мне пришлось отсидеть за убийство, — говорит он почти виновато, разводя своими руками, будто оправдываясь «ну он сам упал на мой посох, что тут поделаешь». — С неделю назад я вышел и вернулся в Скайрим вместе с первым же торговым караваном. Так что у меня нет для тебя захватывающих историй о новых приключениях.
[indent] На самом деле, Фаолан не очень хочет говорить, но очень хочет слушать — чужой голос, которым говорит Телдрин, и чужой язык, на котором говорит Телдрин. Фаолан очень хочет, чтобы он сказал что-либо еще. Чтобы он не молчал. Чтобы не уходил. Поэтому он сжимает чужую пепельную ладонь в своей широкой ладони, трогая огрубевшими подушечками пальцев чужую обветренную кожу, скользит пальцами под манжетку рубахи, чтобы коснуться рельефных вен на запястье и учуять такт красной крови в его теле. И сердце Фаолана пропускает удар от ответного касания, ударяет прямо в барабанные перепонки настойчивым гулом, что он не сдерживается — встает со своего места и подходит ближе.
[indent] Он подходит совсем близко, склоняется к чужому лицу — обводит родовые татуировки на нем большими пальцами, смотрит в чуть прикрытые кроваво-алые глаза. До этого момента он даже задумывался, насколько сильно он скучал; насколько сильно ему не хватало; насколько сильно он рад. Фаолан опускается, обнимает голову под затылком и целует — снова первым, но в отличие от их далекого первого раза тогда, совершенно осознанно, потакая своим глупым чувствам и слушая свое глупое сердце. Фаолан целует, и делает он это медленно и той ничтожной толикой нежности, на которое вообще был способен: обводит кончиком языка все еще хранящие горечь трав губы, лижет подавшийся навстречу мягкий язык. И в этот самый момент он забывает вообще обо всем: кто они и где они, зачем они здесь находятся.
[indent] Их поцелуй не длится долго: Фаолан останавливается — тоже — первым. Еще какое-то время он рассматривает чужое лицо, поглаживая Телдрина по чуть отросшим волосам на затылке, и запечатлевает еще поцелуй — в уголке его губ. Еще — в основании челюсти. Еще — под мочкой уха. Еще — сбоку от кадыка, не забыв почти безболезненно прикусить теплую кожу на Яремной вене.
[indent] И снова говорит:
[indent] — И я — тоже, харат1, — говорит он в его ухо медленным, горячечным шепотом, и губы его сами по себе складываются в обнажающую зубы жадную улыбку-оскал. — Я скучал. И много думал — о тебе и твоем искусстве мечника.
____________________
1 харат (пред.) — дорогой сердцу
[nick]Faolan Red-Eagle[/nick][status]вересковое сердце[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/5a/a7/2/641151.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>Фаолан Красный Орел</b></a> [29]<br>Драконорожденный изгой.
<br>знаю, любовь до вечности — это миф, я теперь стал спокойным и молчаливым. если болит — это значит, пока что жив; знаешь, мы, кажется, оба пока что живы.</div>[/lz]
[indent] Понимание приходит не сразу.
[indent] В подобных ситуациях, как показал опыт, оно редко когда приходит сразу, а временами и вовсе наваливается лишь тогда, когда все уже близится к завершению. Телдрин начинает понимать, что что-то происходит, лишь тогда, когда вдруг осознает, что сконцентрировался настолько, что невольно отделил смысл речи Фаолана от его артикуляции — засмотрелся на один из надсекающих лицо его тонких шрамов. Он никогда не считал шрамы знаком отличия или «украшением» (он в принципе редко когда придавал значение внешности), но на Фаолане они — все эти шрамы и рытвинки — смотрелись действительно привлекательно; цельно; правильно; почти идеально.
[indent] Именно в этот момент, без сожалений упуская все рассказы — про Сиродил, про убийство, про тюрьму и караваны — даэдров шрам на щеке Красного Орла почему-то кажется ему чем-то принципиально важным.
[indent] Телдрин осознает это и замирает. Цепенеет вдруг задолго до того, как Фаолан оказывается искусительно близко, загодя же понимая (в глазах видя), что все это взаимно. Все эти разговоры, фразы ни о чем, короткие комментарии — все пепел и пускаемая в глаза пыль; наскоро расписанный фон из тончайшего рисового пергамента, навешенный лишь того ради, чтобы сохранить хотя бы видимость цивилизованности. И подо всеми этими смешными декорациями-словами таится нечто большее. Нечто такое, чего Телдрин ни разу не осознавал за весь тот год, что провел в тишине среди пепельных пустошей южного берега Солстхейма.
[indent] Его тоска,
[indent] [indent] его скука,
[indent] [indent] [indent] его сумасшедшая жажда.
[indent] Кто-то ищет близкого человека десятки лет и так и не находит; а кто-то встречает его на случайном распутье дорог, когда в захмелевшей смелости сначала кричит через весь зал: “садись-ка сюда, здоровяк”, а потом три часа спустя судорожно опорожняет желудок за борт “Северной девы” и мыслями проклинает даэдрового “здоровяка” всеми проклятиями четырех известных языков. Их знакомство было странным и продолжение этого знакомства было еще более странно, особенно в том, что касается аспектов духовных — какая-то пограничная, неясная концентрация эмоций в которых и серое высокомерие, и алый гнев, и медная тоска и сотни эмоций-оттенков сплетающихся безумным кружевом.
[indent] В голове Телдрина вся эта рефлексия на секунду вспыхивает яркой вспышкой и тут же гаснет, уступая место настоящему. В настоящем Телдрин разворачивается и садится на край лавки; он поднимает голову и прикрывает глаза, чувствуя, как проскальзывают подушечки огрубевших пальцев по тонкой коже век. Телдрин дается в чужие руки бездумно и покорно, словно они касались его постоянно. Телдрин подставляется под рот его, под его язык и зубы, трется о его прохладную кожу и не издает ни звука, не находя в себе сил даже поднять руки, чтобы коснуться чужих запястий и пальцев, уже впутавшихся в его волосы.
[indent] Это длится бесконечно долго, но заканчивается огорчающе быстро. Телдрин смотрит в чужие глаза своими — алыми и туманными, совершенно дурными — и почти обиженно поджимает губы отказываясь принять концепцию слова “хватит”. Телдрин никогда не был жаден, но именно это слово сейчас подходит ему более чем. Ему мало и ему недостаточно, и чувствует он себя зверем, которого подразнили запахом, но кормить почему-то отказались. Раньше, вероятно, он смирился бы с этим и уговорил бы себя десятком доводов логичных и неразумных, но сейчас слишком многое было иным, и они — тоже.
[indent] Телдрин уговаривать себя не собирается и именно поэтому встает следом чуть погодя. Именно поэтому оказывается близко и впивается пальцами в добротный ремень на чужих штанах подтягивая к себе. Именно поэтому порывисто слизывает с гнутых усмешкой губ знакомо-незнакомое обращение на певучем и грубом языке горно-речного племени, и сейчас он даже не чувствует возмущения тем, что ему приходится приподнять голову, чтобы дотянуться. Он чувствует себя одурманенным, но всю эту реальность осознает как никогда ясно. Он точно знает: этом нет никакой случайности, нет аффективности и все это очень даже намеренно.
[indent] Он говорит:
[indent] — Мы не можем никуда идти.
[indent] И его пальцы оказываются на ременной пряжке, потягивая хвостик и выдавливая штырь, чтобы не глядя отложить ремень этот в сторону, а потом нырнуть ладонями под низ рубахи, скользя пальцами по жестким волоскам и крепким мышцам.
[indent] Он говорит:
[indent] — Нас ведь ищут. Кажется, это опасно.
[indent] Выдыхает в кожу к которой прижимается лицом и потирается щекой, глубоко и шумно вдыхая запах чужого тела: немного мшистый, немного острый, немного хвойный. Он тянет его на себя и за собой, спиной отступая к краю стола в который упирается крестцом, невольно усмехаясь, когда Фаолан начинает играть по его (их) правилам, напирая спереди и зажимая.
[indent] Он говорит (кусая губы):
[indent] — Стоит переждать пару дней и подумать обо всем.
[indent] Он сам не знает о каком “всем” собирается думать, но это и не важно. Важнее то, как он опирается руками о крышку стола и отталкивается ногой от пола, усаживаясь на высокий край и разводя колени в стороны, позволяя Фаолану вклинится меж их и отпуская его, чтобы дернуть завязку на своих штанах и откинуться назад, опираясь о локти и приподнимая бедра, позволяя сдернуть с себя ткань.
[indent] Его зрение словно бы становится туннельным и видит он исключительно лицо нависшего над ним Фаолана: каждую черту, каждую морщинку, каждый шрам и эту притаившуюся в глазах его бездну, которая обязана сожрать его если не сейчас, то в самое ближайшее время. Он пропадет с ним, но сделает это с улыбкой на губах и лучшими из воспоминаний, какие только сможет припомнить.
[indent] Он вздыхает резче и громче, когда широкие ладони обхватывают его под колени и давят, плавно подтягивая к краю стола. Когда Фаолан гладит его икры, а потом разводит его колени чуть шире, раскрывая, Телдрин чувствует себя самой застенчивой и вместе с тем самой похотливой девкой на всем известном свете. Его слюна становится вязкой и становится ее много, и он чуть не давится в судорожной попытке проглотить ее всю, когда ко внутренней стороне его бедра красноречиво прижимается нечто горячее и гладкое (очень даже конкретное), и эта улыбка на лице Фаолана совершенно точно не помогает ситуации.
[indent] Он говорит:
[indent] — Хотя знаешь, я, пожалуй, буду честен с тобой, сэра. На самом деле мне так насрать на все эти крысиные бега, что это пугает. Сейчас я думаю совсем о другом, если ты понимаешь, и теперь, кажется, это явно не случайное стечение обстоятельств.
[indent] Он несколько раз приподнимает и опускает бедра, притираясь и улыбается той редкой своей, паскудной улыбкой, оттягивая уголок губы и демонстрируя крупные клыки, похожий не то на закоренелого скота, не то на искусительного змия, грезящего о том самом простом и животном, что у них сейчас есть. [indent]
[nick]Teldryn Sero[/nick][status]кровь пепла[/status][icon]https://i.imgur.com/RWheNOz.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>ТЕЛДРИН СЕРО</b></a> [57]<br>Первый меч Морровинда.
<br>не помнят слов, не видят снов, переросли своих отцов, и, кажется, рука бойцов колоть устала. позор и слава в их крови, хватает смерти и любви, но сколько волка не корми ― ему все мало..</div>[/lz]
[indent] В его руках сейчас — само Сердце величественной Красной горы. Ее разрушительная сила, ее смертоносный жар, ее устрашающая красота. Ее серый пепел, намертво растертый по теплой коже; ее лавовые соки, стремительно бурлящие в крепких венах; ее впитавшаяся кровь, выкрасившая прикрытые в предвкушении алые глаза; ее мелодичный рокот, заключенный в песне низкого, раскатистого гласа. Ее порывистость и ее жажда. Ее горячее нутро. Ее тлеющая суть, красное жерло, удушающий запах, нечеловеческий аромат.
[indent] Фаолан теряет голову. Он обнимает Сердце своими руками, крепок-крепко жмет к себе, лишь бы прочувствовать эту древнюю тайну, почему-то запертую в смертном, упругом теле. В длинных пальцах, в жестких волосах, в пепельных шрамах, в кровавых отметинах. В острых зубах, в бархатной коже, в прерывистом дыхании. Все это — его. Все это — принадлежит ему. Все это — картангу фанграт — древнее пламя, пожирающее душу. Фаолан не помнит себя от осознания того, кто именно возлег пред ним.
[indent] За то время, что они проводят в разлуке, Фаолан не подпускает к себе никого лишнего. В заключении он лишь занимается тяжелым принудительным трудом, стремясь выбраться как можно скорее. Все его мысли заняты именно этим — сладкими грезами о скором освобождении и будущей свободе. Только благодаря им он трудится, ест, спит, живет. Еще одна мысль посещает его в эти луны — мысль о возможной встрече, пусть и не долгой, пусть это будет только фигура в толпе, зацепившая его взгляд. Он мечтает об этом. Он вожделеет этого. Он думает об этом — сейчас — когда пепел кожи и кровь меток скользят под его влажным, горячим языком.
[indent] Фаолан медлителен, покорен и молчалив — он принимает правила игры, но переиначивает их на свой лад. Он отталкивает чужие руки от себя, позволяя трогать только себе; он молчит и затыкает Телдрину рот, когда тот выпускает из своей глотки даже обертон звука; он лишен расторопности, выглаживая и вылизывая будто каждую клетку, стараясь объять и ощутить все, чего не касался столь долго. Он царапает сильные бока, он кусает за внутреннюю часть бедра — лижет все нежные места, чтобы ощутить вкус и дать забыться. Он томит, мучает, будто наказывает, и глотка Телдрина издает сладкий, почти животный скулеж — против его наказа оставаться безмолвным.
[indent] Фаолану нравится его изводить, заботливо выводить за грань, толкать прямиком в пропасть и подхватывать — перед самым в нее падением. Он чувствует скорую кульминацию и решительно откатывает ее, заставляя утихнуть и уйти. Напряженно-расслабленное тело упруго гнется под ним, дрожащие пальцы, распустившие узел в его волосах, болезненно сжимаются. Фаолан дарит ему поцелуй — жадный, влажный и злой, больше похожий на варварскую пляску языков, облитых жидкой слюной. Он дарит Телдрину заботу — подготовку и стрельнувшую боль, пока у него есть на это разум. Фаолан распинает его на жестком полотнище стола, будто жертву своим Старым, давно забытым людями, богам, и жертва эта — самое дорогое и самое прекрасное что есть в его жизни.
[indent] Они сливаются воедино в едином движении, и тело под ним бьется, скручивается будто в жгут и обмякает, не выдерживая полноты ощущений. Это вызывает у Фаолана улыбку, заставляет пометить шею кровавым укусом, зализать эту рану своим языком. Он не дает передышки, и обнимающие за спину ноги его лишь подстегивают; он двигается в своем собственном жестком ритме, кровь бурлит в его венах, и жаркие кости греют ему мышцы. Фаолан лишается дыхания, не способный оторваться от чужих губ, имеющих горькую сладость вкуса вяжущих ягод; он дышит носом, шумно и глубоко, запечатлевая терпкий запах чужой кожи, следит языком по ребристым силуэтам голубых рек, отмеченных напряженными венами. Своими ладонями он гладит за каждой клеткой, сильно выглаживает проступающие мышцы, давит и хватает — жадно, без тени сомнения и забирает все то, что ему так щедро предлагают.
[indent] На пепле кожи остаются следы. Распущенный волос липнет ко взмокшей коже шеи и спины, и пальцы его сплетаются с пальцами чужими — так крепко и порывисто, что заходящаяся в нестройном марше сердце болезненно и удушающе звенит. Он рокочет — прерывается лишь для того, чтобы позволить перевернуться, встать на ногу, уложить бедро на жесткое полотнище, и вновь продолжает: грудью к спине. Телдрин пред ним выгибается кошкой, обнимает за шею, подставляет свою собственную, укладывая голову ему на плечо. Фаолан берет, хватает, сгребает, жмет, поглощает; крепко сжимает бархатистую твердость, рукою гладит, вновь изводит и вновь толкает к краю. На этот раз он милосерден, в этот раз он оканчивает свою болезненно-сладкую пытку — позволяет излиться себе в ладонь, не позволяя отстраниться от себя ни на миллиметр. И когда его сжимает судорожно, когда скручивается жаркая спираль удовольствия в его теле, когда напрягаются мышцы и проступают вены, когда кровь жжется в глубине сердца — изливается и он, следом, оставив на чужой коже свой низкий, резонирующий рокот.
[indent] Фаолан не помнит, как они оба, обнаженные и нагие, взмокшие, потерявшие силы, разомлевшие от испытанного единения, переместились на грубо сколоченную чьими-то руками постель, сплелись телами и завернулись в тонкие покрывала ради сохранения появившегося меж ними тепла. Одурманенный чужой близостью и ослабленной бессонными сутками, Фаолан прикрывает свои потемневшие, уставшие веки, да зарывается пальцами в жесткий, темный волос.
[indent] А потом открывает рот, чтобы сказать:
[indent] — Перед тем, как мы встретились, я был в Рифте. Там я столкнулся с Маровым жрецом, и он очень желал, чтобы я купил у него амулет. Амулет я тогда не купил, но пожертвовал деньги на храм, пусть и не верю в Восемь богов, — говорит он, и голос его тих, медлителен, исполнен хрипотцой. — По нашим законам, я должен выточить из черепа горного козла ритуальную корону и украсить ее ворожеевыми перьями. А потом подарить ее тому, с кем я бы хотел вступить в брак. А дальше следуют суточные брачные ритуалы.
[indent] Сказать ему:
[indent] — Козел, к слову, должен быть особенный. Чтобы его найти, надо залезть так высоко в горы, что свалиться — раз плюнуть. Склоны там отвесные, леденелые, а ведь его еще нужно поймать и убить. Многие не выживают.
[indent] Сказать:
[indent] — Для тебя я готов наловить сотню таких козлов и убить сотню ворожей. Если тебе это будет нужно.
[indent] Говорит он и открывает свои темные, усталые веки.
[nick]Faolan Red-Eagle[/nick][status]вересковое сердце[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/5a/a7/2/641151.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>Фаолан Красный Орел</b></a> [29]<br>Драконорожденный изгой.
<br>знаю, любовь до вечности — это миф, я теперь стал спокойным и молчаливым. если болит — это значит, пока что жив; знаешь, мы, кажется, оба пока что живы.</div>[/lz]
[indent] В итоге Телдрин решает, что смирение — это тоже выбор.
[indent] Устроившийся колючей щекой на широкой груди и крепко сжатый в теплых объятиях, он лениво думает о том, что не всегда и вовсе не везде необходимо искать подводные камни, объяснения или предтечи. Временами все просто происходит так, как происходит по аэдрическому ли, судьбоносному или человеческому разумению. Возможно, виноваты вставшие странным порядком звезды; возможно, капризы несмертных аэдра; а возможно, взмах крыльев бабочки в далеком Акавире, запустивший цепь тех событий, которые привели их к тому, что они имеют. Телдрин думает: “нужно ценить то, что имеешь” — повторяя в голове слова маленькой пожилой данмерки, рассказывавшей ему об ужасах Красного Года. Телдрин думает: “наверное, я (мы) имею на это право”.
[indent] Телдрин не льнет к нему, как к источнику великого знания, но и не держится особняком, как делает обычно. Он всегда находится рядом, присутствует молчаливо и шумно, просто смотрит со стороны, наблюдает, созерцает. Он наблюдает за тем, как раздетый по пояс и раскрасневшийся на морозе, Фаолан терзает топором колоду из елового чурбана и щепки разлетаются далеко в стороны; Телдрин в это время сидит на пристроенной к дому террасе, закинув ноги на растущую стопку колотых поленьев и смешливо рассказывает ему о том, как в свое время меры его рода почти точно также наблюдали за своими рабами-зверолюдами, неустанно трудящимися среди полей рисовых и пробочных, тупя глаза в возделанную землю лишь почувствовав, что их господа — альт’сэрджо — смотрят на них.
[indent] Тем же вечером Фаолан во всех красках и почти буквально на пальцах объяснил ему, что глаз он опускать не будет.
[indent] Телдрин ему возражать не стал — второго такого объяснения он бы не пережил.
[indent] (утром все же выяснилось, что вынести он может на редкость многое)
[indent] Минуло, кажется, три дня их жития на пограничном просторе, когда вечером дня четвертого они решили выйти на охоту вместе, чтобы поймать что-то крупнее кролика или фазана. Телдрин продолжал наблюдать — впитывать и внимать, — параллельно участвуя. Фаолан полнился силой — диким, необузданным норовом своего древнего, как кровь мира, народа — и данной ему житием в диких местах грацией, похожий на дивного и смертельно опасного хищника с иного континента. Он был, можно сказать, в своей среде и это явно даровало ему массу преимуществ: следы он замечал раньше и тропы выбирал точнее, словно внимающий мыслям местного зверья. Это было странно и вместе с тем прекрасно, как и всегда, когда наблюдаешь за знающим свое ремесло (хобби или дело жизни) человеком.
[indent] Они нашли следы косули — отпечатки копытц на снегу, пощипленную траву и свежий помет — решив пойти за ней следом. Телдрин, впрочем, готов был кажется идти куда угодно, лишь бы продолжать наблюдать за этим непередаваемым зрелищем. Косулю они в итоге выследили и почти убили, но в последний момент рука Фаолана дернулась отправляя стрелу высоко в черноту неба; косуля, заводив ушами, стремительно бросилась наутек. В тот момент, когда Телдрин хотел было пошутить про столь печальную развязку их маленького путешествия, Фаолан вжал его в сосновый ствол, зажимая рот широченной своей ладонью. Телдрин попытался взбрыкнуть (не на морозе же, предков ради), но скоро понял в чем дело.
[indent] В ночном, погруженном в тишину лесу они были не одни.
[indent] Имперец — молодой, поджарый и белизной кожи сливающийся со снегом — справлял нужду на еловый ствол, шумно шмыгая носом и бормоча что-то злое про “сучий холод”. Телдрин замирает, отстраняя от себя ладонь Фаолана и выглядывает из-за ствола, рассматривая ничего не подозревающего пса Империи. В таком месте ему делать явно нечего; поблизости ни городов, ни деревень. Можно было бы подумать, что все это случайность, но Телдрин в случайности не верит (за редким, стоящим рядом с ним исключением). Кто-то очевидно догадался, что их стоит искать в близлежащих лесах и теперь этот ф’лах (а может их было и несколько) подобрался опасно близко к их временному убежищу.
[indent] Он жестами показывает Фаолану, что за имперцем необходимо проследить, получив в ответ утвердительный кивок.
[indent] Со скрытностью проблемы были у них обоих, так что заканчивается все вполне очевидно: они находят лагерь, их замечает один из часовых, в мире становится на четырех имперцев меньше, а Телдрин очень злобно ругается на данмерисе, вспоминая исцеляющее заклинание, освеченные золотистым сиянием которого ладони прикладывает к полученным Фаоланом (его безрассудство границ не разумеет) ранам. Пока Телдрин отсиживается на трухлявеньком полене около костра, пережидая головокружение и взявшую его после истощения магии тошноту, Фаолану на месте не сидится — он снует по наспех разбитому лагерю, осматривая тела покойных и обстановку вокруг.
[indent] — Легион подобен гидре, рокар юм сул. Заруби четырех — придет восемь. Кажется, сейчас самое время что-то предпринять, как бы не хотелось, но прятаться от мира вечно мы не сможем.
[indent] Говорит он, наблюдая за тем, как Фаолан потрошит карманы покойников, вытаскивая из них монетки и всяческие мелочи. В кармане одетого лучше прочих имперца — очевидно главного в этой команде или просто более старшего по званию — Фаолан находит несколько бумаг, поочередно бездумно рассматривает их, подходит ближе и протягивает Телдрину. Первые несколько писем лишь подтверждают очевидное: приказ о мобилизации и второй, в котором отмечен участок для осмотра на предмет укрытия беглецов; очевидно у того, кому они стали столь не по нраву водилось достаточно монет, чтобы делегировать делами стражи на почти официальном уровне. Третье же прочтенное Телдрином письмо было намного интереснее.
[indent] — Погляди-ка, наш друг Мариус планирует сбежать, как крыса. Он вытребовал себе имперское сопровождение до восточной границы Хаафингара. Возможно побоялся отсиживаться в Солитьюде, потому что это наиболее очевидный ход и решил уносить ноги через судоходную линию Данстара или добраться окольным путем до Вайтрана. Единственное место, где они смогут переночевать — это либо форт Сноухок, либо Морфал. А при учете его изнеженности подозреваю, что они предпочтут идти напрямую по тракту. Места там вроде безлюдные, так что можем нанести ему визит и…
[indent] Телдрин покачал письмом в руке, посмотрев сначала на свой приставленный к стволу рядом меч, а после на распростертые на снегу тела закованных в броню имперцев, один из которых комплекцией был схож с Фаоланом.
[indent] — … мы можем сделать это как обычно или, если захочешь, немного схитрить. Поиграем в солдатика и его пленную жертву.
[indent] Телдрин хмыкает, привалившись к севшему рядом Фаолану, уложив голову ему на плечо. Покой их был очевидно крайне не долог, но даже это время стоило всего, что они пережили и еще переживут.
[nick]Teldryn Sero[/nick][status]кровь пепла[/status][icon]https://i.imgur.com/RWheNOz.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="ссылка на анкету"><b>ТЕЛДРИН СЕРО</b></a> [57]<br>Первый меч Морровинда.
<br>не помнят слов, не видят снов, переросли своих отцов, и, кажется, рука бойцов колоть устала. позор и слава в их крови, хватает смерти и любви, но сколько волка не корми ― ему все мало..</div>[/lz]
Вы здесь » countdown — 23:58:20 » альтернатива » по вашу душу
