[indent] В последний раз Марк видел ее несколько недель назад — в зале суда. Она была одета в строгое платье-карандаш черного цвета, а гладко выпрямленные волосы были стянуты в тугой высокий хвост. Настоящая бизнес-леди, которой она никогда не была. На коже ее левой руки все еще были видны следы белого гипса и черных гематом. Тогда — в зале суда — они даже словом не обмолвились. За них разговаривали их адвокаты. Последние сорок минут заседания Марк бессовестно продремал.

[indent] Сегодня она позвала его в ресторан. Вернее, она поставила его перед фактом, что девятого декабря в семь вечера она будет ждать его в ресторане на Иллинойс авеню. Так же она не забыла уточнить, что она знает — он не работает по субботам. Это было предупреждением, что он не имеет права отказаться от похода в ресторан на Иллинойс авеню со своей бывшей женой.

[indent] Она нихера не знает о том, как именно он работает — подлинный факт.

[indent] Марк опоздал на сорок восемь минут, и его бывшая жена пыталась порядком накидаться. Он отказал официанту в попытках повторить напитки для нее, заставив его подать только воду с лимоном. Она, эта его бывшая жена, много пиздела, но Марк почти не слушал ее, поглощая чуть переваренную пенне ригате с соусом песто вприкуску с зажаристой гренкой. Когда он смачно прихлебнул из бокала, она не осталась в долгу и упомянула, как ее раздражает его привычка шумно есть.

[indent] Марк сказал:

[indent] — Не замечал у тебя признаки мизофонии ранее.

[indent] То есть, он не замечал у нее признаки мизофонии, когда они жили вместе. Например, ее не смущало, как порой причмокивают порноактрисы во время минета. Или то, как он сам чавкал между ее ног. Или то, как он разгрызал потемневшие кости, чтобы высосать костный мозг.

[indent] Она его не поняла.

[indent] Марк объяснил:

[indent] — Это селективная звуковая чувствительность. Состояние, в котором ты испытываешь крайне негативную реакцию на некоторые звуки.

[indent] Он со звоном бросил вилку в опустевшее блюдо и сочно облизал пальцы от жирных хлебных крошек, проигнорировав салфетку. Она поморщилась и приложила пальцы к правому виску; люди за соседним столиком обернулись. Марк заметил сколы на ее маникюре не первой свежести.

[indent] Марк продолжил:

[indent] — Ты будешь испытывать ярость, тревогу и отвращение. Ярость, конечно же, будет основной.

[indent] Она ответила ему тяжелым, раздраженным взглядом. На самом деле, она никогда не страдала от мизофонии ранее. На самом деле, она была в стадии похмелья. Ее попытки накидаться, пока он опаздывал, были не более, чем таблеткой обезболивающего для ее раздраженного и изничтоженного недавней попойкой мозга. Зачем и почему она пила — Марк не знал. До развода она никогда не позволяла себе лишнего.

[indent] До развода Марк не гремел посудой, пытаясь насолить, — подлинный факт.

[indent] Зачем она все-таки все это устроила, понять ему было не дано. Он все-таки позволил ей накидаться после того, как он закончил свой ужин — она выбрала бутылку какого-то безукоризненно дорогого красного полусладкого. Сосала она его в гордом одиночестве, сначала держа бокал за ножку, а потом — за пузо. Демонстрировала все прелести своего уродливого маникюра. Каждый раз, когда Марк видел ее руки, ему слишком сильно хотелось вымыть свои собственные.

[indent] Она начала жаловаться ему на жизнь. Марк узнал, что она снова живет с родителями в своей детской комнате, что недавний сожитель бросил ее спустя месяц отношений, что у нее начались проблемы со здоровьем, что у нее ухудшился сон. По ее мнению, все это было, конечно же, из-за него. Марк не стал разубеждать ее в этом. Он решил побыть участливым и подлил ей в бокал еще вина.

[indent] Марк спросил:

[indent] — Как твоя рука?

[indent] Марка ослепили злостью в глазах; Марк склеил на губах что-то в ответ — бездушное и пустое подобие, тут же исчезнувшее. Она ничего не ответила, инстинктивно спрятала ранее сломанную руку под стол и завела свою привычку шарманку о разделе не_общего имущества.

[indent] Они просидели в этом ресторане на Иллинойс авеню до одиннадцати вечера. В одиннадцать вечера она были изрядно пьяна и плохо держалась на каблуках своих сапог. Марк помог ей одеться, повязал ей на шею шарф как удавку, и вывел на улицу, позволяя держать себя под локоть. На самом деле, она почти висела на нем. Ей захотелось курить, и Марк угостил ее своей сигаретой, потому что у нее не было никаких.

[indent] На ветру ее глаза увлажнились. Сейчас она пребывала в игриво-истеричном настроении и вела себя так, будто они и не разводились вовсе. Вместо того, чтобы разговаривать с ним нормально, она подвигалась слишком быстро и говорила четко в его ушной канал. Она зачем-то поправила ему волосы. Она посетовала ему на то, что щетина ему идет больше, чем гладко выбритое лицо. Когда Марк оповестил ее о том, что он вызовет ей такси, она громко засмеялась, будто он смешно пошутил, и зачем-то чмокнула его в щеку. На автомате он приложил к щеке ладонь — будто она не целовала ее, а била своей рукой.

[indent] От нее исходил дурман сигаретного дыма, пьяного дыхания и приторно-сладкого парфюма. Ее прическа потрепалась и несколько завитков упали ей на лоб. Марк терпел ее присутствие — подлинный факт. Он постоянно проверял часы и смотрел в сторону дороги, ожидая приезда такси. Вместо заявленных на экране мобильного шести минут они прождали почти двадцать — пробка или авария или пробка вследствие аварии. За это время она успела надышать ему в ухо столько горячечных слов, что кожа его увлажнилась от ее дыхания.

[indent] Марк затолкнул ее в автомобиль почти силой — она не хотела уезжать. После того, как такси тронулось, он набрал номер Миши. Миша ему не ответил. Первый звонок оборвался сам. Второй — отключил раньше времени сам Миша. И что это была за хуйня — Марк, если быть честным, не понял. Потому что Миша — вот этот самый Миша; его, блядь, Миша — никогда не сбрасывал звонков. Марк решил поразмышлять об этом позже. Скорее всего — никогда. Потому что размышлять о причинах чужого странного поведения ему было некогда.

[indent] Марк встретил его потом — уже в понедельник на рабочем месте. Они пересеклись в понедельник в одном из коридоров: Миша вне обыкновения прогуливался по тем частям отдела, куда ему было разрешено заходить соответственно его уровню доступа; Марк же спешил в одну из лабораторий совместно с одним из научных работников, неустанно сующему ему под нос бумаги на подпись. Марк, увидев его, сухо поздоровался и продолжить ставить кляксы рядом с печатями прямо на ходу.

[indent] Позже, когда его все же оставили в покое, ему пришлось зависнуть в проектировочной. Лаборанты мельтешили вокруг, носясь с кипами чертежей, кто-то звал кого-то в комнату отдыха на стакан грязи, научный сотрудник второго уровня доступа тыкал пальцем в экран, объясняя возникшую проблему. Тыкал пальцем так сильно, что кожа его побелела и посерел экран. Марк внимал, с раздражением отвлекаясь на шумное окружение — приближалось время обеда. Сотрудники разговаривали, обсуждали доставку еды, договаривались занять один стол на кухне. Обсуждали прошедшие выходные. Обменивались фотографиями. Жаловались на семью. Флиртовали друг с другом. Флиртовали. Друг с другом. На рабочем месте.

[indent] Михаил Косгроув флиртовал с одним из его сотрудников на рабочем месте — подлинный факт.

[indent] Этого, если быть честным, Марк не понял даже больше, чем сброшенного звонка в поздний вечер субботы. Это, если быть честным, ввел его в тупое состояние ступора. Все это, если быть честным, заставило его желваки активно задвигаться. Его надбровные дуги. Его челюсти. Его губы. Когда объясняющий ему проблему сотрудник второго уровня доступа позвал его уже в третий раз, Марк тупо моргнул. Посмотрев в развертку данных на мониторе в течение четыре секунд, он указал пальцем на несостыковку — которую трое лаборантов не смогли отыскать.

[indent] Марк спросил:

[indent] — Какой уровень доступа нужно для того, чтобы найти ошибку в отчете?

[indent] Ему не ответили.

[indent] Марк рявкнул:

[indent] — Видимо, первый, раз вы долбитесь в три пары глаз!

[indent] И после этого весь отдел замолчал — лишь блаженно шумели кулеры системных блоков и трещал оставленный в режиме обогрева кондиционер под потолком.

[indent] Чем дольше Марк бодрствовал, тем больше вещей начинало его раздражать. Слишком высокий голос секретаря. Слишком активная жестикуляция Рыбкина. Слишком высокий рост сотрудника службы безопасности на пропускном пункте. Слишком загрязненная вытяжка в одной из лабораторий. Слишком грязные следы на белом ковре. Что угодно — раздражало. Марк массировал виски подушечками пальцем до зубной боли.

[indent] Сырая ночь с воскресенья на понедельник была (по обыкновению) мерзкой и краткосрочной — и это наложило на его лицо знакомый, почти родной отпечаток. В общей столовой он выжрал две чашки уличной грязи, разбавленной технической водой (здесь это называют кофе). После этого он открыл одну из первых на сегодня баночек энергетика и бросил внутрь капсулу с психостимулятором — только на этом он буквально выживает в последние три года. Севший напротив Миша не собирался заговаривать первым, лакая капельную жижу из своей кружки — напряженно молчаливый, ушедший куда-то в глубь самого себя. Марк смерил взглядом его застывшую фигуру, черную на белом фоне стен; Марк смерил взглядом белую ладонь, опустившееся на его черное плечо.

[indent] Марк почувствовал, что аппетит его пропал. Зажаристый кусок говядины стал резиновым или деревянным или просто дерьмовым. Энергетик заскрипел на зубах, раздражаю чувствительную эмаль. И только сейчас Марк позволил себе задуматься — о том, о чем они с Мишей никогда не разговаривали.

[indent] Марк сказал:

[indent] — Будь здоров.

[indent] И не посмотрел на его фигуру, черную на белом фоне стен, в окружении местной аномалии и смазливого пидораса.

[indent] Марк не умел выяснять отношения. Об этом он размышляет во время совещания в переговорной #6.4 административного корпуса. Даже со своей бывшей женой он не стал выяснять отношений. Он просто переломал ей руку в трех местах в приступе слепой ярости, а после (буквально через три часа) — подал иск в гражданский суд. Она даже не успела снять побои. Свои отношения, впоследствии, они выясняли исключительно через адвокатов, а через почту и мессенджеры — обливали друг друга грязью.

[indent] Под монотонный голос вещающего научного сотрудника своего отдела и треск подвешенного под потолком проектора Марк крутит в нервных пальцах ручку, задумавшись, что с Мишей ему было удобно. С ним не приходилось выяснять отношения. Ломать ему руки. Замечать следы чужих пальцев на своем телефоне. Видеть переворошенное грязное белье в соответствующей корзине. Они даже не жили вместе. Парой они тоже не были. Марк поднял глаза на стену, на которой рябил очередной слайд. График интенсивности когнитивных колебаний был примерным и относительным, потому как выборка объектов исследования была неполной.

[indent] Марк сказал:

[indent] — Для исследования нам предоставили участников с одинаковыми критериями, поэтому мы не можем утверждать, насколько достоверными являются эти данные. Считайте, что они покрывают только белых мужчин в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет, не имеющих хронических заболеваний или нарушений работы мозга.

[indent] После этой формулировки его активное участие в конференции более не потребовалось. Марк сменил позу. Парой они не были — подлинный факт. Они не разговаривали о своих чувствах. Марк даже с самим собой не разговаривал о своих чувствах к Михаилу Косгроуву. У Михаила Косгроува, судя по всему, был свой взгляд на эту ситуацию. И, судя по всему, Марку он совершенно не нравился.

[indent] Парой они не были, а клятв не давали. Все, что их связывало — это совместное времяпрепровождение, выходящее за рамки рабочих отношений, несколько раз в неделю. Редкие подарки на сомнительные праздники. Несколько совместных выездов на природу. Секс. Поделенная на двоих мокрая постель, кошмарные сны, совместный завтрак в утро субботы. Забытые друг у друга личные вещи: зубные щетки, зажигалки, часы, упаковки презервативов, нейростимуляторы, домашняя одежда. В квартире Марка всегда лежала запасная зубная щетка; он покупал гель для душа той фирмы, который нравился Мише; в его холодильнике появилось альтернативное молоко, которое Марк терпеть не мог; они стали курить одну и ту же марку сигарет; в шкафу лежали постиранными вещи с чужого плеча.

[indent] Это было похоже на неуклюжий суррогат совместной жизни — жалкое подобие сожительства. Марк не задумывался о серьезности их отношений. Не особо сомневался в своих намерениях, которых у него не было. Но почему-то он продолжал Мишу ждать, почему-то не искал кого-то еще, почему-то отказывал своей бывшей жене. Хотя знал, что эти суды и выторгованные компенсации — это месть и блажь, и на самом деле она никогда не хотела разводиться. Она — тоже — ждала его возвращение. Как Марк ждал возвращение Михаила Косгроува, который вдруг нашел себе новую подружку из его, блядь, отдела. Почему-то это оскорбляло в большей степени.

[indent] Ему предпочти кого-то другого — подлинный факт.

[indent] В быстро развившемся приступе гнева он надавил большим пальцем на корпус ручки так сильно, что она переломилась в его руке надвое, вспоров острым краем кожицу. Царапина начала кровоточить. Марк опустил глаза, чтобы посмотреть на это безобразие, и понял, что нихуя они не «не пара». Миша же, видимо, думал по-другому — иначе бы он не обжимался с блядским Клайдом Фостером из его отдела прямо у главного входа в административный корпус. Сука. Тупая. Сука. Сукатупаясука.

[indent] Именно так, неожиданно для себя, Марк Трофимов познакомился с таким чувством, как ревность — на тридцать восьмом году своей блядской жизни. От осознания этого у него заболела голова. Ему это не понравилось.

[indent] Он перехватил Мишу потом — обнял ладонью его предплечье, пока тот ожидал наполнение своей кружки жидкой грязью из автомата в комнате отдыха. Марк тупо моргнул, а потом понял, что именно сделал — и отнял руку и отпрянул и испугался за самого себя. Миша обернулся, и во взгляде его читалось «пошел нахуй». Так показалось Марку.

[indent] Марк сказал:

[indent] — Зайди ко мне в кабинет через полчаса.

[indent] Миша ему кивнул и забрал наполнившуюся кружку. Пальцы его были объяты дрожью.

[indent] Эти полчаса Марк планировал потратить на проверку последнего отчета, который ему было необходимо выслать руководству до конца этой недели. На самом деле, отчет этот он написал еще в прошлый четверг, потом отредактировал его в пятницу и дополнил в субботу — поэтому он опоздал на встречу с бывшей женой к семи вечера в ресторан на Иллинойс авеню. Вместо проверки отчета он малодушно дал себе отдохнуть — заземлил царапину на пальце пластырем и утоп в просмотре доисторических репортажей канала НТВ девяностых годов. Вид горящего Дома Советов почему-то расслабил и успокоил.

[indent] Он почти не надеялся, что Миша придет — мало ли, что. Но Миша пришел, зачем-то постучался в дверь и только потом зашел в кабинет; Марк, выглянувший из-за монитора компьютера, жестом попросил запереть дверь и указал уже приготовленный на стул рядом с собой. Многие (из-за трижды блядского Рыбкина) звали его пыточным, пусть и выглядел он совершенно обычным. На этом стуле Марк проводил свои личные, приватные экзекуции в попытке выявить пороговое значение ИКС у возможных кандидатов-наследников дела товарища Твардова. Поиски шли медленно, но время запаса им это позволяло.

[indent] Когда Марк вытащил уже давно знакомый Мише прибор, тот забубнил и взъерепенился, но подчинился. Он разделся и позволил Марку налепить-нацепить на себя датчики, сел в удобную для себя позу, уложил руки на подлокотники и посмотрел Марку в глаза — сердце у Марка выстрелило в горло и там же осталось.

[indent] Марк сказал:

[indent] — Не буду повторять схему проведения процедуры.

[indent] И Миша ему ответил:

[indent] — Не повторяй.

[indent] Марк запустил прибор, выкрутил переключали, настроил интерфейс. На зеленом экране бежали неоновые данные; пульс и температура, давление, мозговая активность, сатурация. Напоследок, Марк коротко моргнул, сглотнул ставшую вязкой слюну, сложил ногу на ногу, почти касаясь голенью чужого колена. Почти.

[indent] Марк спросил:

[indent] — Видишь ли ты сны, пока спишь?

[indent] Марк спросил:

[indent] — Воет ли черная луна?

[indent] Марк спросил:

[indent] — Каков цвет Короля?

[indent] Он дал себе перевести дух. А потом опустил ногу и подался ближе, локтями опираясь на свои бедра.

[indent] Марк спросил:

[indent] — Насколько хороша задница Клайда Фостера?

[indent] Буря пришла четко по расписанию; Марка накрыло ледяным шквалистым ветром и брызгами холодных игл. Буря принесла с собой концентрированную злой и жестокий яд, недобрый прищур светлых глаз и вытянутые в упругую, белую нитку губы. Марк ожидал подобного. Марк ожидал подобного — подлинный факт. И происходящее здесь и сейчас мракобесие не вызывало в нем страха. Не вызывало в нем отчаянья. Не вызывало в нем даже злости. Единственное, в чем Марк топ и задыхался — в разочаровании, таком душном и таком плотном, что стоит протянуть руку, и почувствуешь его пальцами.

[indent] На лицо Миши — Михаила Косгроува — падал яркий свет компьютерного монитора, еще не ушедшего в спячку; он выбелил гладкую половину его лица, выгоняя все рубленные и черные тени на половину рябую. Любая складка и любая неровность гротескно подчеркивалась прямым рассеянным лучом, придавая его лицу вид монструозной маски. Слушая его опасно снизившийся голос, Марк концентрировался на жаре его ладони, плотно прижимающейся к его рту. К его блядскому рту, способному изрыгать из себя только грязь и гниль. К его рту, который почти никогда не говорил слов любви и еще реже — не говорил слов прощения. Марк заткнулся, Марк замолчал, быстро сложив между собой все переменные этого ублюдского уравнения.

[indent] И понял, что единственной ошибкой в нем был он сам.

[indent] Когда за Мишей закрылась дверь, то монитор его компьютера угас, опустив внутренности его кабинета в черноту. Он просидел в ней около сорока минут — безмолвный и недвижимый, будто изваяние из черного камня. Пластиковый король замка из полиэтилена. Жестокий король замка из костей. Безумный король замка из гнили.

[indent] Первое, о чем он подумал — это сесть в автомобиль и двинуть в сторону родительского дома Лизы, его бывшей, сука, жены. На то она и бывшая, что должна была оставить его в покое и перестать лезть в его жизнь. Он свернул бы ей шею. Переломал бы ей кости. Изнасиловал бы ее тело. Расколол бы ей череп. Выдавил бы ее глаза. Снял бы ее скальп. Вскрыл бы ей живот. Вырезал бы ее матку. Разум его заполнился кровью. Ему искренне хотелось ее убить.

[indent] Вместо этого он набрал Коле, не обращая внимания на время и место. Коля ответил спустя три гудка и спросил, что стряслось. Марк приказал ему купить самую дорогую коробку шоколадных конфет с начинкой из тертого арахиса, которую Коля только сможет найти. Время выполнения — до десяти утра. Место доставки он выслал в сообщении следом. Необходимо было доставить лично руки адресату. И добавить записку с уебанским, полным ебаных вензелей, шрифтом — «я знаю». Коля, до этого еще не сталкивающийся с этим его «тоном начальника», спорить не стал и пообещал отписаться по итогу доставки.

[indent] Второе, о чем он подумал — сделать все вышеперечисленное с Клайдом Фостером. С досадным исключением — Марк не стал бы его насиловать. И вырезать его матку, потому что ее у него точно не было. Марк решил оставить Фостеру несколько дней спокойной жизни, ровно как и его новоиспеченному бойфренду, чтоб его Зона драла в задницу жаркой. Марк сел в автомобиль и посмотрел в зеркало заднего вида. Зеркало захотелось разбить. Осколки — сжать в ладони настолько, чтобы впились в самое мясо без следа. Желание разрушить все то хрупкое, что его окружало, было настолько навязчивым, что Марк справлялся с ним с огромным трудом. Он не справлялся с ним от слова совсем — в квартире он все же разбил одну из чашек, которыми любил пользоваться Миша.

[indent] Пройтись по обломкам было болезненно приятно. На ночь он выпил снотворного, и сонный морок поглотил его спустя три минуты просмотра псевдонаучной документалки.

[indent] Утром, стоя перед зеркалом в ванной комнате, он почувствовал, как желание разрушать притупилось, сменившись желанием напиться. Этого Марк не мог себе позволить. Пока он чистил зубы, брил свое лицо, осматривал покрасневшие глазные яблоки, измерял артериальное давление с помощью тонометра, перед глазами стоял образ оплывшей от ангионевротического отека Лизы — задыхающейся, лающей, трогающей свою шею. Конфета с начинкой из тертого арахиса застревает в ее распухшем горле. Если не оказать ей своевременную помощь, то ангионевротический отек перерастет в анафилактический шок. Ее давление снизится, кашель ухудшится, нарушится речь и контроль за физиологическими отправлениями. Она утратит сознание. Ее кожа похолодеет и покроется липким потом. Ее тело забьется в судорогах.

[indent] Она потеряет дыхание. Пульс на периферических артериях будет отсутствовать. Сердечная деятельность остановится. Кислород не сможет поступать в мозг. Лиза, эта его конченная бывшая жена, скончается от шоколадной конфетки с начинкой из тертого арахиса, на который у нее с детства тяжелейшая аллергия. Это было бы охуенно — подлинный факт.

[indent] Этого не произошло — подлинный факт. Она сама позвонила Марку через несколько часов, чтобы оповестить его о том, какой же он все-таки мудак. Во время их разговора (ее монолога) десять научных сотрудников терпеливо ждали, пока она закончит хрипеть ему в ухо через динамик мобильного телефона. Когда звонок оборвался по чужой инициативе, Марк опустил ранее призывающую к тишине ладонь и потребовал продолжить совещание. Теперь он почувствовал то необходимое ему удовлетворение. И даже возможность нового иска не могла испортить волшебство этого момента.

[indent] Следующие полторы недели ему приходилось мириться с несколькими вещами: вполне ожидаемым неоплачиваемым отпуском Михаила Косгроува, отсутствием выходных, поиском внезапно образовавшейся текучки информации. О последнем Марк распространился только своему непосредственному руководству и заместителю. Кто-то очень аккуратно и предельно осторожно вынимал из внутренностей его отдела важную информацию о Зоне и трещал ее кому-то за пределами корпорации. Такой расклад дел не устраивал никого, кроме пригревшейся в подвальных помещениях сточной крысы. Марк потратил больше семи дней на поиски и двух — на устранение последствий на своем уровне.

[indent] Если честно, Марк засмеялся тогда. Перед ним лежало аккуратно подшитое личное дело с прикрепленной в верхний левый угол черно-белой фотографией анфас размером три на четыре. Марк просматривал сухие страницы с четко отпечатанными строками текста, потягивая очередной энергетик со вкусом психостимулятора и химозной клубнички. Перед ним лежала чужая жизнь, оборвать которую он мог одним движением руки. Или стереть ее из истории. Или дать ей второй шанс на существование.

[indent] Научный институт. Написанные и выпущенные труды. Личная жизнь. Генетическое родство. Хронические (и не очень) заболевания. И полное отсутствие аллергии на что-либо — какое досадное упущение. Марк смеялся так долго, что охрип на восемь часов; вся карма мира, видимо, охуела от происходящего в его жизни пиздеца. Он решил пойти самым интересным лично для него путем — вверить чужую судьбу в чужие руки. Такого не увидишь по федеральному каналу или YouTube. Такое даже вряд ли встретишь в обыкновенной, повседневной жизни. Марк смотрел в личное дело Клайда Фостера, распятого на своем столе в виде строчек текста и хорошего качества фотографий, и просил секретаря оформить официальные бумаги об отстранении сотрудника от научной деятельности до выяснения всех обстоятельств — для всех заинтересованных лиц.

[indent] Личная протекция Клайда Фостера явилась к нему на ковер буквально на следующий день с самого утра. Марк, все еще работающий без выходных, тогда только-только вернулся из рабочего душа и сменил чистую рубашку. Когда дверь в его кабинет распахнулась, он застегивал запонки на манжетах. Он поднял руку.

[indent] Марк сказал:

[indent] — Позволь мне разъяснить тебе ситуацию до того, пока ты не начал выбивать мне челюсть или доводить до слабоумия. Поэтому запри дверь, сядь в гостевое кресло и не открывай свой хлебальник ровно до тех пор, пока я не разрешу тебе его открыть.

[indent] Михаил Косгроув, видимо, немного успокоился за время своего неоплачиваемого отпуска. Он тяжело выдохнул, повернул ключ в замке и опустился в предложенное кресло, будто мешок с дерьмом. Марк присел напротив него — на свободный край стола — и протянул ему копии документов об отстранении Фостера от своей деятельности в отделе.

[indent] Марк пояснил:

[indent] — Наш коллега занимался сбытом стратегически важной информации третьим лицам за приличное вознаграждение. Разглашение коммерческой тайны — это, несомненно, преступление, но обрати, пожалуйста, свое внимание, какую именно информацию он разглашал. Это не только репутационные риски. Это, блядь, рассекречивание того, о чем не стоит знать даже ебаному правительству.

[indent] Он ткнул пальцем в несколько зеленых от текстовыделителя строк. Подождал немного, пока Миша прочитает все то, что он так заботливо пометил в копиях, и подпер свой подбородок кулаком.

[indent] Марк рассказал:

[indent] — У нас есть несколько вариантов развития событий. Первый: мы уволим его, но перед этим подчистим ему память, а после — будем наблюдать. Это приемлемый вариант. Второй: мы не уволим его, но подчистим ему память, понизим до четвертого уровня доступа и отправим в самую безобидную лабораторию. Это менее приемлемый вариант. Третий: мы подадим на него иск в суд за разглашение коммерческой тайны, и он ничего не сможет нам противопоставить даже с десятком лучших адвокатов страны. Это тоже возможно. И, наконец, четвертый: данные удалены. И вот это — практически стопроцентное попадание.

[indent] Марк мог бы сказать, что ему очень жаль: что именно Фостер оказался тем, кому суждено лежать на дне реки Клинч и быть кормом для рыб; что именно Фостер стал тем, кого смог подцепить в его отделе Миша; что именно Фостер решил сблизиться с ним, надеясь на протекцию со стороны сотрудника службы безопасности в довольно высоким уровнем доступа. Марк мог бы это сказать — подлинный факт. Но он не стал, он не станет, он никогда не скажет. Потому что ему нихуя не жаль. Вместо этого

[indent] Марк сказал:

[indent] — Выбирай. Руководство еще не в курсе, кто именно нанес такой ущерб, и я протолкну любой вариант, который ты захочешь. Я могу дать тебе день — на раздумья.

[indent] Он выпрямился и прошел мимо него, застывшего в кресле с бумагами в руках — чтобы отпереть дверь кабинета, давая выбор, остаться или уйти. Молчание затягивалось между ними, и Марк, посмотрев на наручные часы, тут же забыл увиденное на циферблате время. и Этого он не заметил.

[indent] Марк добавил:

[indent] — Я не живу с Лизой больше года. И ее пизду я не видел столько же. Я инициировал развод, и больше года она не может с этим смириться. Не думал, что она доберется до тебя. И что ты будешь верить какой-то левой шалаве, а не мне. Больше не стану тебя задерживать.

[indent] И опустился в свое кресло — свой скорбный трон. Нервные ладони накрыли воспаленные, усталые веки.

[indent] На самом деле, практический каждый первый научный сотрудник, занимающийся хоть какой-то научной деятельностью, вел дневник. Не что-то в роде бумажного психолога, исполняющего функции сливного бочка для эмоций, где каждая запись начинается с банального «дорогой дневничок, сегодня я…». Скорее своеобразный сухой перечень информации о возможных исходах, допущенных ошибках, открытых решениях, дополнительных тестах, будущих планов. Это нормальная практика. Держать в голове такой огромный пласт данных порой становится невозможной. Рано или поздно что-то забывается.

[indent] По крайней мере, удобно держать всю нужную информацию где-то под рукой.

[indent] Марк тоже вел дневник. Терминология, тесты и опыты, формулы, чертежи, графики, опросы. Настоящая кладезь его знаний. Сокровищница его научного опыта. Гробница его исследовательских надежд. Со временем его научный дневник начал превращаться в помойку повседневных мелочей: список необходимых для покупки продуктов, контактные номера нужных людей, личная непереносимость препаратов. Дни рождения родителей. Какой цвет являлся его любимым. Сколько дней в году.

[indent] Научный дневник Марка превратился в кладбище его памяти — потому что его мозг в какой-то момент утратил функцию сохранения воспоминаний.

[indent] Поначалу он записывал только то, что касалось его самого. Что-то, что казалось ему важным — что-то, незнание чего может отразиться на его профессиональной деятельности. Что-то в роде абсолютных величин СГС и алфавита. Периодическая система химических элементов. Законы робототехники. Основы оптики. Что такое физика. Что-то простое, что ты мельком помнишь еще со школы.

[indent] С течением времени, между строками записанных данных, в эту его заумную канву во имя науки, начали вплетаться совершенно не относящиеся к работе факты. Те же списки продуктов. Домашний адрес. Личный мобильный номер Михаила Косгроува. Любимый цвет Михаила Косгроува. Дата и место их знакомства. Первый секс. Предпочитаемый чай и кофе. Марка минеральной воды. Его любимые фильмы. Сука, он даже записал его любимый анекдот.

[indent] Михаил Косгроув настолько резко въехал в его личную жизнь, что был похож на ту самую вагонетку из одноименной проблемы. В их случае, тем самым единственным человеком на вторых путях был Марк.

[indent] Марк не помнил Бобби Джексона. Не помнил, как они были друзьями, как они поссорились, как они подрались. Не помнил, что впоследствии произошло с Бобби Джексоном, и где он был сейчас. Марк ничего не помнил. Но почему-то он записал в своем научном, блядь, дневнике о том, как Миша зашивал ему бровь в его кабинете. Он прочел об этом позже, когда Миша покинул его кабинет. А потом вспомнил, сколько времени он увидел на циферблате тогда — двадцать три минуты назад.

[indent] Сообщение от Миши отбило дрожь в его запястье в восемь-двадцать-семь. Он тогда занимался пайкой в проектировочной, и защитные очки болезненно давили своим корпусом вокруг глаз от долгой работы. Марк вернул аппарат на подставку и раскрыл сообщение на мобильном. Восемь-двадцать-семь. Его рабочий день кончился почти два с половиной часа назад, и вокруг него в проектировочной не было ни души. Потому что пятница была признана коротким днем у всего отдела — два года назад. Он поразмыслил, все еще держа в руке телефон со сверкающими белыми буквами на черном фоне; незаконченная пайка лежала на рабочем столе, похожая на хаотично связанный клубок из пластиковых трубок и медных проводков. Чтобы закончить — понадобится еще пара часов. Возможно, он провозится здесь до глубокой ночи.

[indent] Марк прикрыл глаза, заблокировав экран. Стащить с себя защитные очки было облегчением.

[indent] В восемь-сорок-одну он сел в свой автомобиль, вымытый и одетый в гражданское — мягкая толстовка и полуспортивные штаны с кучей карманов. Всю рабочую одежду он решил забрать домой, чтобы постирать ее на выходных. Сейчас она, грубо сложенная кое-как, покоилась в тканевом мешке в багажнике его машины. В «Вествинд» он добрался за добрых пятнадцать минут, по пути захватив с собой две бутылки — с джином и с тоником. Поднялся по лестнице к тридцать четвертому номеру, зачем-то постучал, но никто ему не ответил. Ручка двери прокрутилась без особых проблем, и номер оказался незапертым.

[indent] Мишу он нашел курящим на балконе — тесном настолько, что даже в одиночестве там было тяжело дышать. Марк зашел к нему без приглашения, втиснулся между его еле заметно дрожащим телом и ледяной стеной, посмотрел в его раскрашенное неоном вывески сбоку лицо. И тоже закурил, и пламя зажигалки трясло от дрожи его пальцев.

[indent] Марк сказал:

[indent] — Я помню, что кубик Рубика номер четырнадцать — сталь с серебряным напылением — ты подарил мне в этом году на восьмое марта. В ноябре двадцать второго ты получил химический ожог от того, что влетел в жгучий пух. Тебе нравится крем-гель для бритья за четыре с половиной бакса, потому что он не сушит кожу, но считаешь его необоснованно дорогим. Легче всего тебе отвечать на вопросы о снах. Тяжелее всего — о Короле. Ты ненавидишь тапки, поэтому ходишь по дому босиком. Ты родился двадцать третьего октября семьдесят третьего в Нью-Йорке, Брайтон-Бич. Я разбил твою любимую чашку — серую и пузатую.

[indent] Помнил он все это, потому что записал; или потому что еще не успел забыть. Марк знал, что эта его проблема далеко иного толка, нежели разрушение клеток мозга под воздействием приема нейростимуляторов или же какое-то наследственное заболевание. Он отсидел в десятках врачебных кабинетах, пообщался с сотней специалистов, прошел тысячи тестов. Все, что он смог получить в ответ — слова об аномально суженных сосудах левой части головы и подозрение на вегетососудистую дистонию. Уходя из медицинских центров ни с чем, Марк привык думать о том, что это Зона так влияет на него.

[indent] Как бы глупо это ни звучало.

[indent] Марк объяснил:

[indent] — Я никому не говорил об этом, но у меня действительно есть проблема с памятью. Я могу забыть что-то простое, как, например, то, что после четырех идет пять. А могу забыть целый эпизод, как с Бобби Джексоном. Я ходил по врачам, но они не смогли сказать мне ничего толкового на этот счет. Поэтому, я предположил, что влияние Зоны может распространяться не только на тех, кто бывает в ней физически, как ты. Но и на тех, кто просто находится рядом — как я.

[indent] Он протянул Мише свой дневник — толстый томик с обложкой из приятной наощупь черной кожи. Вытащил из внутреннего кармана куртке и ткнул ребром прямо в грудь. До этого этот дневник редко покидал его рук. Иногда в него приходилось записывать что-то в очень срочном порядке — даже во время разговоров с другими людьми. Марк не знал, видел ли Миша его когда-то.

[indent] Сейчас он предлагал ему заглянуть туда. В эту сокровенную помойку Марка Трофимову, которую он зовет своим мозгом. Своим разумом. Своей памятью. Своим кладбищем прошлого, где воспоминания об Михаиле Косгроуве начали вытеснять рабочие моменты.

[indent] Марк сказал:

[indent] — Это мой дневник. Туда я записываю все, что считаю достаточно важным для того, чтобы это помнить. Я отдаю его тебе, но на время, иначе без него я вряд ли смогу вспомнить хоть что-то оттуда. Хочешь — читай. Я не буду против.

[indent] Когда Миша все-таки взял его дневник, Марк утопил докуренный бычок в жестяной банке из-под консервированного зеленого горошка. Он отпер дверь балкона, проваливаясь в тепло слабо подсвеченной включенным телевизором комнаты. На экране происходило задержание какого-то преступника, совершившего какое-то преступление. Только сейчас Марк осознал, что замерз; он выудил из глубоких карманов бутылку джина и бутылку тоника, демонстрируя их Мише.

[indent] Марк констатировал:

[indent] — Я купил джин. Будешь?

[indent] К слову, тот клубок из трубок и проводов, который он так кропотливо паял несколько часов, в итоге был брошен в мусорное ведро. Это был первый раз за последние полгода — когда он ушел с работы в пятницу так рано.

[indent] Пока коробка потрепанного телевизора мягко бликовала ему в лицо, Марк думал о том, что — да, он пытается. Он никогда не говорил об этом матери, мягкой, учтивой и любящей так безмерно, что он чувствовал это всем сердцем; никогда не говорил об этом отцу, привившему к его мозгу множество консервативных предрассудков каждого уважающего себя мужчины; никогда не говорил об этом Лизе, которой посвятил несколько лет своей жизни, но по факту, все это время, которую лепил под себя и для себя. Марк не говорил об этом Мише — тоже, потому что они редко выясняли такого тонкого рода отношения.

[indent] Говорили, что если произносить слова любви слишком часто, то они теряют весь смысл со временем. Марк не говорил их никогда — подлинный факт. Поэтому

[indent] Марк сказал:

[indent] — Да. Что-то в роде того.

[indent] Палец его обвел самую выраженную рытвину-колею, тянущуюся от крыла носа и до самого уха. Миша только беззлобно улыбнулся уголками своих губ и ощутимо ущипнул за бок. Марк потянул его ближе к себе — за ворот футболки, — и это не потребовало много усилий. Миша прытко оседлал его бедра, навис над ним черным зверем, наклонил голову. И Марк пропал, придавленный приятной тяжестью чужого тела, обнял того за шею обеими руками. Миша дал ему неожиданно медленный, почти размеренный поцелуй, оттого влажный и звонкий — вылизывающий его рот язык, мокрые губы, размазанная пальцем от угла рта к щеке дорожка слюны. Миша вдруг вклинил колено меж его ног, и Марк благодарно толкнулся и, подтянувшись, потерся о его бедро. И только сейчас понял, как быстро он закаменел — до болезненно-сладкого, тянущего, скручивающего почти до судорог.

[indent] Их губы разъединились, и Марк снова начал дышать. Ему стало невыносимо жарко и душно, и тело его, одновременно расслабленное и напряженное, ощущалось как загустевший клейстер. Ему хватило сил только на то, чтобы приподнять бедра, помогая Мише стянуть с себя брюки вместе с бельем — и те лишь до колен. Первое же прикосновение горячих, еще влажных к обнаженной коже вырвало из его глотки не стон — вскрик. Марк поспешно захлопнул рот ладонью, пытаясь задушить самого себя.

[indent] Тело перестало ему принадлежать. Бедра дрогнули навстречу, легкие отказали качать кислород и углекислый газ, глазные яблоки закатились под опустившиеся веки. Марк почувствовал приближение маленькой смерти, переполненный позабытыми ощущениями. Из-за повышенной занятости и других сторонних причин, никто не прикасался к нему так почти месяц. Он сам не касался себя почти месяц — убитый работой, недосыпом, стимуляторами. Марк забыл, что такое физический контакт. Марк забыл, что такое — чувствовать чужую кожу своей собственной.

[indent] Его руку отняли от рта и положили себе на голову. Пальцы сжали жесткие пряди самостоятельно, без его приказа. Влажный язык, сжатые плотным кольцом губы, случайно царапнувшие кожу зубы убили в нем человека и родили в нем скулящую, течную суку. Миша даже показал ему это — как сильно он течет, даже если к нему не прикасаться. Марк от этого зрелища — от своего текущего члена и лица Миши меж своих ног — почувствовал себя настолько омерзительно хорошо, что резко стало похуй и на свой собственный вид, утративший прежний лоск, и на свой голос, скулящий и просящий еще. Миша что-то сказал, но Марк не был в состоянии понять и слога из его реплики.

[indent] Он окончательно вымер, стоило Мише ввести два своих блядских пальца буквально на фалангу. Марк зажался, крупно дрогнул под накатившей на него лавиной и вымученно выстонал одну единую ноту фа, практически не сфальшивив. В уголках глаз выступили соленые слезы, и Марк не был готов с ними столкнуться. Стремительно налетевший оргазм разом выбил из него весь воздух, всю речь и весь слух, что только у него могли быть. Миша, будто совершая не то акт мести, не то казнь, вылизывал его, до предела чувствительного и дрожащего — Марк выгибался в болезненную дугу, пряча истекающие соленой влагой глаза в мягкой ткани сгибе локтя.

[indent] Миша спросил:

[indent] — Ты чего, плачешь что ли?

[indent] И зачем-то утер соленую дорожку с его щеки — большим пальцем.

[indent] Марку потребовалось три минуты, чтобы прийти в себя и начать чувствовать свое тело. Вытер свое раскрасневшееся лицо, одел свое размякшее тело — чтобы толкнуть лежащего рядом Мишу в грудь и тоже оседлать его бедра, тоже нависнуть, заткнуть своей ладонью его рот.

[indent] Марк приказал:

[indent] — Заткнись. Если ты издашь хоть звук, то очень пожалеешь об этом.

[indent] Миша быстро сообразил, о чем он. И сейчас Марк любил его феноменальную способность верно оценивать обстановку как никогда.

[indent] Он оставил его рот закрытым, не давая двинуть головой; отметил легким поцелуем его рябую щеку, линию челюсти, пригнувший от скорого глотка кадык. Он укусил его — так болезненно и так крепко, что тело под ним крупно дрогнуло, как от удара. Пальцы опустились Марку на зад, мстительно сжимая и пытаясь скользнуть за линию пояса. Оставленный след (наконец-то!) он зализал языком, зацеловал губами, затер носом; задом своим притерся к его паху — жалкая имитация настоящего контакта. Миша стоически терпел его выходки, принимая правила игры.

[indent] Марк все-таки поцеловал его, искусал ему губы, широко обвел горячими ладонями его бока и грудь, щипнул за четко прослеживаемые под тканью футболки соски. Марк чувствовал его возбуждением всем своим естеством — кожей, телом, обонянием. Глаза Миши показали Марку Бездну. Бездна была горячей.

[indent] От отпрянул от нее, распаляя Ее голод. Миша попытался его остановить, схватить за руку, но вместо награды получил болезненный шлепок по запястью и отрицательный кивок головой — тебе нельзя. С огромным трудом Марк отстранился — для того, чтобы найти в ванной комнате какое-то подобие масла для массажа со сносным сроком годности.

[indent] Марк вновь приказал:

[indent] — Разденься до пояса. Футболку оставь.

[indent] Марк подождал, пока он закончит и взобрался на постель позади него. Руки ему пришлось зафиксировать за спиной с помощью его же ремня. Свои же он оголил, засучив рукава толстовки до самых локтей, и помог Мише разместиться меж своих ног — к себе спиной и к зеркало лицом. На этот раз без рубашки.

[indent] Марк разъяснил (глядя в зеркало):

[indent] — Тебе запрещено издавать звуки. Тебе запрещено пытаться коснуться меня. Тебе запрещено смотреть куда-либо, кроме как в зеркало. Закрывать глаза, кстати, тоже — запрещено. Понял меня?

[indent] Миша молча кивнул, глядя на их отражение в зеркале. Его кадык снова вздернулся; грудь вздыбилась от судорожного вдоха. Пальцы Марка влажно заблестели от пролитого в них масла; член Миши призывно дернулся, когда капли попали и на него. Марк улыбнулся ему — одной из самых мерзких своих улыбок, сулящих скорую и неминуемую погибель.

[indent] Он коснулся его сразу и без предупреждения — широким слитным движением прошелся по всей длине, прижимая ствол ко впавшему животу, сжал в пальцах поджавшиеся яички, до контрастного мягко перекатывая их в своей ладони. Шумное дыхание Миши почему-то ему не понравилось, поэтому он припал ртом к его уху — чтобы кончиком языка обвести раковину, скользнуть к входу, выдохнуть на его увлажненную кожу горячим дыханием. Он целовал мягкую мочку, посасывал кожу на шее, вел по ней носом, шумно-шумно дыша, пока скользкие, маслянисто блестящие в неверном свете телевизионной коробки пальцы мучали и терзали, то скользя еле ощутимо, прямо на грани, то гладили увлажняющуюся от стимуляции головку, дразнили темную щель, вызывая очередную каплю.

[indent] Марк не забывал смотреть ему в глаза, прижимаясь виском к его взмокревшему виску. Весь Миша покрылся влажной испариной, она оставила следы на его футболке, взмылила ему волосы, прилепила ко лбу выбившиеся пряди. Он резко напрягся, когда грудь его завибрировала от долбящегося в реберные стенки сердца, и Марк обрубил весь контакт, оставив лишь плотно сжавшееся в основании члена кольцо пальцев. Миша, подзакатив глаза, замер, напряженный, как натянутая до предела струна, а затем медленно и как-то с осторожностью расслабился, смирившийся с откатившейся в ноль разрядкой.

[indent] Марк пояснил:

[indent] — Ты сможешь кончить только тогда, когда я этого захочу, помнишь?

[indent] И как самый послушный мальчик Миша согласился с ним с помощью рваного кивка. Марк огладил его напряженные бедра в качестве поощрения, оставляя за своими пальцами масленые следы-разводы, коснулся подтянутого, крепкого живота и косых мышц. Он надавил самыми подушечками ему на челюсть, позволяя отвести голову и взгляд, обнял за шею пальцами и целовал — сталкиваясь с ним зубами и языками. Пальцы на шее сжались, придушивая; пальцы на члене сжались, задвигавшись в быстром, почти механическом темпе. Марк слышал и чувствовал бешеное, холостое биение его глупого сердца. Почти физически ощущал, как отчаянно рвался из глубины его глотки хотя бы какой-то звук — способный дать мнимое и сиюминутное, но такое желанное облегчение.

[indent] И когда чужие коленки разъехались, когда бедра вновь напряглись, когда Миша часто-часто задышал в его рот, смотрящий ему ровно в глаза, Марк покачал головой — с паскудным, идеально наигранным выражением скорбного сожаления.

[indent] И вновь пережал ему член, запретил, истерзал, замучил — не дал излиться со стоном, не дал освободиться, не дал расслабиться. Потому что команды кончать ему никто не давал. И Бездна выла на дне его расширенных зрачков.

Отредактировано Mark Trofimov (2021-03-18 06:32:13)