— Дома овец считать будешь, Гил.
— Мне платят за то, чтобы я считал их здесь.

Сержант закатывает глаза и возвращает всё своё скудное внимание праздному перекладыванию бумажек, имитируя бурную деятельность, а у Эйва просто хватает смелости демонстрировать стопроцентную незанятость открыто. Так что он отправляет в рот очередной пончик и лениво переводит взгляд обратно на монитор в тщетной попытке загипнотизировать расплывающиеся строчки шаблона, чтобы штраф за парковку выписался сам собой. Так и сидит пару минут с набитым ртом, толком не жуя, и отвлечённо думает: чёрт возьми, здесь же творится какая-то чертовщина, да? Уже несколько совершенно безумной наружности человек на этой неделе заходили в участок, чтобы попытаться убедить его в разнообразной выдуманной дичи. Ну, типа, у кого-то на кухне ложки в воздух поднимаются, скручиваются — или сжимаются? Или рассыпаются? Эйв так и не понял. Так вот, если в этом городе завёлся полтергейст, может, он и отчёты заставит заполняться сами собой? Ну, хотя бы по парковкам. Эйва уже тошнит от этих формулировок. Не помешала бы щепотка волшебства в этой череде серой действительности.

Мрачно усмехнувшись, Эйв вспоминает о кофе и принимается шарить среди хаотично рассыпанных по столу бумажек в поисках небольшого стаканчика. Глазурь зубы запивает, надо бы запить, а то противно. Эйву вообще тут в последнее время противно. Не город, а дыра — натуральная помойка, в которой ничего не происходит, зато психов хватает по самое не хочу. Одно дело, когда они просто приходят жаловаться, — думает Гилберт, начиная почти бездумно клацать клавишами, — и совсем другое, когда на окраине происходит охренеть какое идиотское ДТП, а на поверку оказывается, что за рулём было пусто. Ну, не могла же машина самостоятельно повернуть под совершенно человеческим углом примерно в 110 градусов — а камеры научились даже такое измерять, — остановиться, пропуская пешехода, разогнаться до следующего светофора и только потом неожиданно забыть затормозить, смачно врезаясь в другую машину, движущуюся поперёк? При всей популярности автопилота, данные произведения технического прогресса просто ещё не добрались до деревень Ок-Ридж. Но на видеозаписи всё выглядело именно так — Эйв сам видел, хоть голову на отсечение давай. Это было странно. Эйв был уверен, что кто-то намеренно издевается над городскими властями и полицией в частности.

И вообще, какого хрена он, детектив, да ещё и в своём-то звании — занимается дорожными происшествиями?!
Ответ очевиден: на самом деле, кроме них, им тут особо нечем заняться. Поэтому у них и муниципального дорожного патруля нет. Да они вообще нихрена не муниципалитет.

В Нэшвилле было повеселее.

Эйв сверяется с набросанными от руки данными и даже не удивляется тому, что снова всё напечатал без ошибок, почти не глядя. С годами такие вещи доходят до автоматизма. Ты даже не думаешь. Поэтому, когда вот этот Ред Нотт придёт жаловаться на въёбанный ему штраф, Гилберт даже не вспомнит ни его, Нотта, ни сколько ему въебал, ни даже его экзотичного камуфляжного джипа с наклейкой «Защитим популяцию красноголовой пиранги от вымирания».

Да и насрать ему, если честно, на Нотта и его пирангу. Больше всего на свете Эйв хочет, чтобы от него отъебались до конца рабочего дня, а потом завалиться в бар, пропустить пару стаканов пива за просмотром очередного мачта в этом сезоне (хотя не то чтобы ему реально интересно, но не протирать же штаны дома на диване?) и хоть на минуту забыть, в каком говне он барахтается уже который год.

Впрочем, это всё ещё было ничего. Это было терпимо. Потом-то, сравнивая своё повседневное времяпровождение до и после встречи с этим гражданином, Эйв даже будет поминать сегодняшний день на удивление хорошими словами, как и многие другие дни до.

Подпись автора

Эйв поднимает взгляд медленно, очень медленно. Долго смотрит на возникшую из ниоткуда шумную фигуру, нарушившую классическую предобеденную идиллию в участке. Анализирует, сопоставляет, пытается понять, обращается ли это... чучело лохматое к нему или так, в целом, ищет жертву. Есть такие люди, которые просто врываются и начинают орать в пространство, думая, что все вокруг тут же кинутся выяснять, что стряслось, когда на деле почётную роль психолога спихивают на первого подвернувшегося неудачливого зеваку, коим сегодня не повезло оказаться именно Эйву.

О, да, он знал Чака. Он знал его даже слишком хорошо, чтобы удивляться подложенной свинье, но жирдяй всё равно получит своё за этот финт ушами, Гилберт одним угрожающим взглядом обещает ему все круги ада. Чак за спиной новоприбывшего корчит издевательскую гримасу и исчезает за дверью кабинета шефа, видимо, намереваясь осчастливить того кучкой зарегистрированных заявлений. Наверное, до сих пор обижается за то самое дежурство. Эйв тогда явился со сногсшибательным похмельем и посреди ночи кинул коллегу патрулить в одиночестве, и бедолаге пришлось в одно рыло разнимать какую-то драку в центре. Ничего серьёзного, так, лениво помахали кулаками, почти без синяков. Обошлось без жертв, к чему обижаться-то?..

Бросив попытки просверлить дыру во лбу нарушителя спокойствия, Эйв дважды глубоко вздыхает, затем почти вальяжно отталкивается от спинки стула и, крякнув, склоняется над столом.

— Дайте-ка свериться с моим графиком расследований, мистер... Арчер, — терпеливо изрекает лейтенант и, наигранно покопавшись в бумагах, выуживает из общей кучи первый попавшийся лист.

Они же тут, блядь, ведут графики и ставят дедлайны по каждому делу. Убили чувака — будь добр, сдай убийцу к полудню среды. Или штраф. Так он думает, что ли?

— Так, посмотрим. Июнь, июль... Хм-м, нет, приятель, ло сьенто, мьерда, мучо, окон нет, зато есть дверь, — он указывает за плечо Арчера, — вон там.

Впрочем, никакого эффекта на Джо Арчера этот почти вежливый намёк не оказывает. Эйв и не ожидал. Если уж человек набрался смелости явиться сюда лично и высказать недобросовестным, ленивым, безграмотным стражам порядка всё, что он о них думает, в лицо, его обычно сложно переубедить. Ну, то есть, если фирменное запугивание взглядом не срабатывает. Тут можно либо дать ему кость в виде какой-нибудь полуконфиденциальной информации, чтобы отвязался, либо просто по ебалу. К сожалению, второй вариант в стенах участка для Эйва заблокирован. Во всяком случае, пока шеф бдит за своей стеклянной стеной.

Парнишка, кажется, всё же ждёт ответного представления, и Эйв шарится рукой между горшком с полудохлым растением и стопкой папок, чтобы нащупать и явить миру узенькую табличку с его именем. Гилберт небрежно щёлкает по ней пальцем, чуть пододвигая к собеседнику.

— Слушай, Джо, ничего, если я буду звать тебя Джо? Если бы мне давали по доллару за каждого пропавшего без вести, я бы приезжал сюда на Феррари. Ты видишь здесь где-нибудь Феррари? И это не потому, что пропавших так мало, а потому, что мне, блядь, за них не платят. Ты вообще в курсе, какой процент от пропавших без вести находит полиция? Да, мне плевать на твоего Кельвина в той же степени, что и на остальных, потому что мы тут, нахуй, не аукцион потеряшек, где породистых щенков, за кого уплачено, разбирают за пять минут, а одноухая дворняга раз за разом остаётся никому не нужной просто потому, что за неё никто персонально не попросил. Ну там, подвинуть на первый план. Мы приоритетов не расставляем, и я лично ко всем жертвам преступлений отношусь одинаково. Это если твой родственник вообще не свалил в закат добровольно. Если по какому-то делу нет подвижек, но оно не закрыто, это не значит, что я положил болт, это значит, что я сделал всё, что мог, собрал всё, что мог, и теперь пытаюсь найти иголку в куче говна, при этом умудряясь приоритезировать дела по степени их важности и востребованности. Потому что, охуеть не встать, посадить в тюрягу насильника или выписать штраф за нетрезвую езду в данный конкретный момент мне важнее, проще и быстрее, чем бросить все силы на бесконечный разбор всего того, что я уже десять раз видел и не пришёл ни к чему новому. Ко мне таких, как ты, за последние пару недель пришло с десяток. Всем надо, чтобы я вытащил их магическим образом испарившихся в какой-то психотической воронке товарищей, как кролика из ебучей шляпы, только я шляпы терпеть не могу. Плечи как-то визуально уменьшаются сразу.

Он шумно выдыхает и, откинувшись обратно на спинку кресла, с силой проводит ладонями по лицу. Желание приложиться к бутылке, соблазнительно позвякивающей при каждом ощутимом сотрясании стола, внезапно стало практически непреодолимым. Эйвери не столько ненавидит всю это бумажную волокиту и однообразные дела — в конце концов, это его работа; больше всего он терпеть не может оставаться бессильным. Бесполезным. Это бесило его с первых дней работы офицером. По этой причине он в первый же год пораскрывал кучу древних дел, и кому это было надо? Кроме шефа, для статистики, — практически ни одной живой душе. В отдельных случаях — буквально, поскольку за давностью лет некоторые персоналии, заинтересованные в исходе дела, попросту скончались. Но за последние пару лет подобных дел заметно прибавилось, и разрыв между успешно закрытыми и повисшими становился всё ощутимее. Это и так давит на нервы, ко всему прочему дерьму в жизни Эйва, а теперь ещё и возмущённые граждане начали считать своим долгом регулярно вываливать на него все свои претензии, нисколько не облегчая ход расследования.

Эйв понимает, что не святой. Знает, что выгорел ещё в самом начале, что работает дай бог, если хотя бы вполсилы. Были дела, в которых он не дожал — это факт. Не дотянулся до виновных и закрыл дело за отсутствием улик, просто потому что было лень, потому что перед носом маячили более горячие и лёгкие дела. Кто-то же должен делать статистику. Всем недовольным Эйв готов уступить своё кресло, и если этот парень не принимает работу полиции всерьёз — скатертью дорожка, пусть сам разыскивает, кого хочет.

Отредактировано Ave Gilbert (2021-03-11 22:33:12)

Подпись автора

— Эйв, — скрипнув зубами, в свою очередь поправляет Гилберт.

Он ненавидит своё имя. Реально ненавидит. Почему два брата удостоились нормальных имён, почему Алан, Теодор и Эйвери, ебать их так и эдак, а не, скажем, Франклин или Генри? От смены имени его, пожалуй, всегда останавливали только остатки жалости к матери. Ну, в самом деле, он-то просто живёт с этим, а она додумалась назвать так своего ребёнка. У Эрики явно не все были дома ещё до замужества.

— О, да? Ну, давай, рассказывай, как мне следует выполнять мою работу, — с этими словами Эйв с преувеличенным интересом подпирает подбородок рукой и уставляется Арчеру в лицо с закушенной от попыток сдержать улыбку губой.

Под сочувственно-насмешливыми взглядами коллег Эйв делает вид, что внимательно слушает, а сам то и дело бросает тоскливые взгляды то на незаконченный штраф, то на пачку сигарет на столе, то в окно, то ещё куда-нибудь. Господи, как же, на самом-то деле, это всё хреново. Глухо, мерзко, пусто внутри. Воочию видеть отчаяние ни в чём особенно не повинных граждан всегда тяжело. Нормальные, адекватные копы, которые учатся в академии на «отлично» и не разочаровываются в профессии после первого же патруля — они тебя внимательно выслушают, успокоят, предложат чаю, разложат всё по полочкам. Добьются если не понимания, то хотя бы смирения. Это навык, нарабатываемый практикой и изначально здоровой менталочкой у самого копа. Эйв просто не может таковой похвастаться. Ему намного проще отгородиться от чужих переживаний, чтобы только не разбираться в них и не поддаваться собственным. Не хочется никому лезть под кожу. Не хочется никого и внутрь пускать. На конечный результат это всё равно слабо влияет — боготворит тебя заявитель или от всего сердца ненавидит.

Гилберт всё же пытается включить психолога:

— То, что ты нашёл, как и то, чего ещё не нашёл, не даёт тебе покоя просто потому, что для тебя это личное, кид. Я это понимаю. Именно по этой причине я сижу по эту сторону стола, а ты по другую. Кто-то должен смотреть на всё дерьмо трезво, — он едва не спотыкается на этом слове, подавив новый смешок, — и со стороны. Я не собираюсь цепляться за отдельные дела по первому требованию страждущих. Завтра придёт ещё один такой же, мне чё, разорваться?

Он поднимает глаза на возвышающегося парнягу и прикидывает, сколько ему лет. Может, восемнадцать-девятнадцать. Молодой, буйный. Считает, что может спасти всех вокруг, на что-то повлиять. Похоже, искренне верит в правоохранительную систему или, как минимум, что ещё может воззвать к остаткам справедливости в ней. Волосы и щетина отросшие, одет не бедно, но неаккуратно, будто внешние атрибуты в какой-то момент перестали иметь для него значение. Эйв видел это так много раз. Как люди теряют себя, обратив свою жизнь в некую миссию — обычно поиск или отмщение. Ему их жаль, но жалость эта за далью лет отзывается лишь лёгкими уколами сожаления под толщей брони из хладнокровия и циничности. Молодые так любят романтизировать полицию, обалдеть. Эйв со временем стал забывать, что и сам был таким когда-то, но — по совершенно иным причинам. Интересно, слышал ли Арчер все эти паршивые истории о Гилбертах?..

Эйв не выдерживает и коротко смеётся, на мгновение прикрыв лицо рукой. Может, нервы ни к чёрту.

— Единственное место, куда я по доброте душевной могу тебя пустить, это следственный изолятор — в качестве экскурсии, но только сегодня. Не надо думать, что у меня есть ключи от всех дверей. — Он, пожалуй, излишне резко ставит локти на стол и снова прячет лицо в ладонях. Ну что за день, а? — Нет у меня для тебя волшебных ответов, ясно? Нет доступов, которые я злостно прячу от несчастных пострадавших за пазухой. Нихуя у меня нет, сечёшь?

Обуреваемый непрошеными эмоциями, он озлобленно поднимает голову, простреливая уже сменившего позицию парня взглядом насквозь:

— Так что в последний раз вежливо повторяю...

И тут пацан совершает действие, вызывающее у детектива очевидный ступор. В один момент Эйв, словно сканер, считывает все признаки неадекватного состояния — симптомы бессонницы, сомнительный запах, больной блеск в глазах, опять же — бомжеватый вид. Гилберт настолько привык выслушивать тонны оскорблений от обиженных жизнью ок-риджевцев, что упустил тот простой факт, что сюда мог завалиться просто какой-нибудь сумасшедший. Буквально. Абсолютно неадекватный человек. Бродяга под кайфом. Вот и за что ему это? Участку явно необходима охрана посерьёзнее.

— Если я скажу «нет», ты его выплюнешь? Блядь, забудь. Ешь.

Но коробку он на всякий случай отодвигает к противоположному краю стола, случайно смахнув какие-то бумажки недельной давности. Да и срать. Телефон вибрирует, и на экране высвечивается сообщение от матери. Эйв невольно чертыхается. Сегодня все решили его доконать. Если она снова забыла, где лежит её грёбаное лекарство от забывчивости, Эйв наймёт ей сиделку, точно наймёт, богом клянётся.

О господи, спасибо, что ты это сам предложил, — практически воскликнул он вслух, в последний момент опомнившись. Неужели хоть одна извилина у этого Арчера уцелела, раз сам додумался? Не всё потеряно, приятель. Эйв чувствует себя по меньшей мере благословлённым. Будто его только что простили за %неопределённое дерьмо%, которое он совершил в прошлой жизни, и милосердно подали на блюде решение проблемы, планомерно пожирающей его пончики, терпение и время. Дать ему ложечку — начнёт жрать мозг.

Пусть жрёт шефа. Эйву это не надо, он не обязан оправдываться.

— О, боже, да на здоровье, скатертью дорожка, вон кабинет, добро пожаловать отсюда нахрен. Он тебя просто пошлёт если не далеко и надолго, то в кадровую службу. Пиши заявление и жди результатов рассмотрения. Это вот вообще никакого, нахуй, отношения ко мне не имеет. И уж точно никак не поможет делу твоего родственника, потому что к тому времени, как тебя примут — а произойдёт это, с твоими данными, только с божьей помощью, — я уже, наверное, закрою это дело.

У парня дёрнулся глаз, и Эйв начал чувствовать себя глупо. Его сейчас попытались развести на что? На размещение объёмного полового органа на поверхность всех возможных правил и протоколов расследований? На взятку? Или пацан просто прикалывается? Что у тебя там в башке, дурнина?!

— Нет, слушай, чумба, я это хуйню уже просто не вывожу. У меня и другие занятия тут есть. Повторяю: расследование идёт. Твоё персональное к нему отношение меня не волнует. Хочешь помочь — давай сюда всё, что нарыл легальным способом, напиши номер телефона и вали. Не мешайся под рукой, и без тебя проблем хватает. У меня тут полный город психов.

Телефон снова вибрирует, и на экране уведомлений пестрят плачущие смайлики. Дьявол, в задницу тебя дери.

— Да блядь! Иди отсюда, пока я тебя не отправил на медосвидетельствование, ты, парень, палишься по всем фронтам. А если чё-то не нравится — милости прошу обжаловать мои действия. Раз я такой хуёвый детектив, чего мне тут делать, а? У нас же демократия. Вот и пользуйся данной тебе властью.

Плевать. Просто уже плевать. Какого чёрта Гилберт до сих пор делает на этой работе?

Грузно поднявшись из-за стола, Эйв на лету подхватывает сигареты и, кивнув шефу с Чаком через стекло, выходит на улицу. На парковке он с облегчением закуривает и трясущимися то ли от усталости, то ли от нервов, то ли бог знает от чего ещё пальцами набирает номер Эрики, молясь всем богам, чтобы хоть что-нибудь в его жизни стало чуть-чуть проще.

Подпись автора

Голос матери звучит слабо. Эйв ненавидит, как эта болезнь делает её сонной и рассеянной. Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем она начнёт забывать, что он её сын? Что у неё их, вообще-то, трое? Перед глазами живо встаёт картина, как она ссаными тряпками выгоняет чужого, как ей кажется, человека из собственного дома, и дай бог, если только тряпками, а не ножом или тем проклятым дробовиком. Сколько бы раз отец ни пытался привить Эйву любовь к охоте, даже подростком он всё равно предпочитал жрать кабанину из контейнера, а уж после всего случившегося вообще смотреть на дробовики не мог.

К великому облегчению, у Эрики всё относительно хорошо — просто забыла, какой режим нужно включить на стиральной машине, чтобы вывести жирное пятно. Эйвери терпеливо выслушал, что новенького произошло у неё за день — а он буквально потребовал у неё в какой-то момент ежедневных отчётов, чтобы избавить себя от необходимости приезжать — и, сославшись на работу, положил трубку. Однако возвращаться в участок он не спешил, оставляя Арчеру фору в надежде, что тот съебётся к моменту, когда Эйв созреет вернуться к штрафам.

Мда, на этот раз судьба не проявила к нему благосклонности.

Затягиваясь уже второй сигаретой, Гилберт, искренне стараясь сохранить самообладание, принимает бумажку и склоняет голову, изучая криво накорябанные строчки. Посреди листа красуется жирная «Жалоба», далее — что-то про сорванные сроки, отсутствие новостей, некомпетентность, угрозы жаловаться в высшие инстанции... Эйв подавляет в себе желание скомкать заявление и швырнуть пацану промеж глаз. Можно было бы сразу отправить это недоразумение в суд, который похохотал бы и просто отклонил обращение, и дело с концом. Но шефу бы это не понравилось.

Арчер смотрит выжидающе, почти даже с угрозой. Отчаяния ему не занимать. Эйвери гадает, сколько проблем этот парень отхватил за всю жизнь благодаря своей упёртости? Ему впору продавать какое-нибудь дерьмо — впаривать несчастным покупателям, которые купят что угодно, лишь бы поскорее отвязаться от настырного консультанта. На плотно сжатых губах остались крошки от пончика, и Гилберт теряет последние крохи желания смотреть на Арчера и дальше.

Поэтому он просто отворачивается и топает обратно в участок, сжимая в руке заявление. Затем, прогнав его через ксерокс и освободив чуть пространства среди завалов, кладёт эти чёртовы бумажки на стол, достаёт из органайзера первую попавшуюся ручку, не уверенный, что она пишет, и указывает на сей натюрморт подошедшему Джо:

— Дату, подпись, номер телефона. На обоих экземплярах.

Эйв уверен на сто десять процентов, что даже не станет вбивать этот номер в адресную книгу. И уж точно никогда, ни при каких условиях сам не позвонит. Пусть этим занимается... неважно, Чак? Секретарь? Губернатор штата? Папа Римский?

— Подписывай, забирай свою копию и вали. Тебе кто-нибудь позвонит. В это время не делай никакой незаконной херни, понял? И вообще не делай. Я таких, как ты, насквозь вижу.

Отредактировано Ave Gilbert (2021-03-12 13:43:59)

Подпись автора