|
- Подпись автора
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
countdown — 23:58:20 |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » countdown — 23:58:20 » эпизоды » ни тяжелее, ни легче
|
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Восприятие вселенной во всем её теоретическом масштабе сужается до небольшой точки радиусом в пару-тройку дюймов.
Фокус предельно медленно смещается на что-то говорящую Дон — все поступающие извне звуки пропадают за тяжелым сердцебиению. Её черты лица сначала застывают на полуслове, потом — меняются, словно в заторможенной съемке: при желании, можно было бы проследить как возмущение сменяется на озадаченность.
После — на осознание.
(и все это сверху припечатывается страхом)
Первая попытка: прикинуть мысленно расстояние до стены, чтобы тут же поставить крест на чуде в виде бегающих там охранников с аппаратами ИВЛ; да и опция «дотащи другого» доступна лишь одному участнику.
Вторая попытка: просто прикинуть.
(умрем через секунду — или две)
(максимум несколько минут)
Мышцы дают понять, что либо их стоит расслабить, либо хотя бы сменить положение; оценка успешности того или иного варианта проваливается в пустоту вместе с другими робкими прикидками, а в глазах Хэдли ответы тоже не обнаруживаются, зато сквозь призму адреналина получается без труда рассмотреть каждый прочерк на светлой радужке.
Я более-менее начинаю воспринимать себя как себя, а не находящееся что-то в теоретическом где-то.
Стоит мне чуть повернуть голову, как я упираюсь взглядом в висящую прямо рядом с нами нить.
Легкий порыв ветра — и нам пиздец.
Где-то тут я вспоминаю, что неплохо было бы хотя бы начать дышать.
Новый спазм сжимает легкие уже от понимания, насколько резкий вздох может плохо закончиться — напоминает ощущения, когда я подростком развлекался задерживанием дыханием под водой: сначала убеждаешь себя, что можешь продержаться еще, потом концентрируешься на том, чтобы одолеть рефлекторное движение диафрагмы, в последнюю секунду — либо успеваешь вынырнуть, либо все.
Кажется, проходит целая вечность, пока я смещаюсь на несколько миллиметров, чтобы сильнее вжаться в землю; где-то тут я начинаю набирать в легкие воздух — с максимально возможным контролем и минимальной скоростью — и отвожу руку от Дон, медленно ощупывая почву там, куда вообще могу дотянуться.
Не удивлюсь, если успевает пройти целый час, когда я нащупываю что-то твердое, шершавое и продолговатой формы.
Возвращение руки в прежнюю позицию занимает, по ощущениям, чуть меньше времени. Еще секунда тратится на то, чтобы избавиться от тремора в мышцах.
Тонкая нить цепляется за противоположную сторону небольшой веточки.
Я также неторопливо выдыхаю.
Что делать дальше с этим изобретением, представляется слабо — любое неловкое движение благополучно оборвет её прямо на нас.
(если не всю эту сетку разом)
— Начинай ползти. Медленно, — говорю полушепотом, боясь лишним децибелом сократить наши шансы на спасение раз так в десять.
(с учетом изначальных показателей, считай, что сразу убить)
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Смерть должна выглядеть как-то иначе.
Когда я о ней задумываюсь — довольно редко, на самом деле, — то представляю что угодно, но только не это. Рак терминальной стадии, медленное угасание на паллиативной терапии, не оставляющий надежд диагноз; или, может, чужие руки на шее, жалкие попытки выцарапать еще один глоток воздуха, скребущие по паркету каблуки.
Чего я точно не ассоциирую с неизбежным концом, так это блядскую тоненькую ниточку в дюйме от моего лица.
Трудно представить себе что-то более безобидное; мозг ловит ошибку за ошибкой, отказываясь выстраивать ассоциативные связи.
Это как-то даже несправедливо, мы ведь столько прошли.
Я едва дышу, косо поглядывая на Тетча. Время тянется, как размякшая на солнце жвачка, прилипшая к подошве кроссовка: в реальности счет наверняка идет на секунды, но в моей голове они трансформируются во что-то совсем другое.
Не удивлюсь, если еще чуть-чуть, и солнце сядет за линию горизонта.
Никуда ползти мне совершенно не хочется. Страх диктует беспомощность — я лихорадочно прикидываю варианты, при которых не нужно будет вообще ничего делать.
Пусть меня просто кто-нибудь вытащит, да и все.
Тетч, мать твою, разве ты здесь не за этим.
Очевидно, нет. Я облизываю сухие губы, обреченно заглядываю ему в глаза и чуть поворачиваю голову в попытке сориентироваться.
По-хорошему, двигаться нужно обратно: туда, где мы еще не так давно играли в «кто быстрее добежит навстречу судьбе». Может, именно этого он от меня и ждет.
Я смотрю вперед и прикидываю расстояние от блядской паутины до земли. Шансы и там, и там примерно одинаковые, а возвращаться и ходить по кругу меня изрядно подзаебало.
Если сдохнуть можно при обоих раскладах, я предпочитаю тот, который хоть чуть-чуть приближает к забору.
Рюкзак остался где-то позади, вместе с изодранной блузкой и несчастными туфлями. Я медлю еще пару мгновений, осторожно натягивая капюшон обратно на голову.
Поможет или нет, выясним потом, но лучше уж так.
Никогда не думала, что доведется почувствовать себя морпехом на учениях: не хватает только командира, который будет орать «держи башку ниже, дура» или «куда жопу задрала».
Я вытягиваю руку, собирая траву в горсть; цепляясь за нее, кое-как подтягиваю непослушное тело.
В принципе, не так уж сложно, если не обращать внимание на то, что я уже дважды случайно пнула Тетча куда-то под ребра.
Переживет.
— Эй, — я еле слышно шепчу, словно стоит повысить голос, и нам обоим крышка.
— Посмотри, — если приглядеться, то за деревьями виднеются металлические блики, отсвечивающие на солнце.
Ну или на нервной почве у меня начался галлюцинаторный психоз.
Главное, не торопиться: мне уже хочется вскочить и со всех ног бежать к забору, но приходится ползти, почти уткнувшись носом в землю, и обламывать ногти о комья земли.
Когда Жаклин увидит мои руки, она меня прямо там и прикончит.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
У Дон настолько выразительный взгляд, что, уверен, мне бы и имплант не понадобился, чтобы услышать монологом её мнением на счет всего происходящего.
К счастью, она этого не делает: не знаю, хуже сейчас дернуться мне или слишком громко
(примерно чуть громче шепота)
что-то сказать ей.
Мой взгляд перемещается по одной траектории — от двинувшейся, наконец, с места Хэдли, до палочки, на которой в буквальном смысле висит наша дальнейшая судьба.
Оказаться в жалких дюймах от смерти мне не впервой, как и осознавать, что все происходящее дальше — лотерея, шанс на успех в которой просчитать невозможно, как ни старайся — но и назвать себя привыкшим я не могу.
Тело с сознанием достигают стазиса; возможно, я уже и сам лишь точка не только в пространстве, но и во времени, и больше отсюда никуда не сдвинусь — но едва не прилетевший мне в шею ботинок Дон быстро возвращает меня из неуместных самоощущений.
Едва слышимый шепот наводит на попытку попытаться как-то самому сейчас пошевелиться. Нить опасно натягивается, заставляя сердце подскочить куда-то к горлу, но в следующие секунды ничего не случается.
Убедившись, что все пока на своих местах, я перевожу взгляд туда, куда теоретически смотрит Хэдли — угол обзора оказывается сильно ограничен, потому приходится пошевелиться еще чуть-чуть.
Знакомый отблеск вызывает очень много эмоций.
Все их мне вновь приходится придержать при себе, и я мысленно взываю к Дон не повторять этих пробежек.
Я, конечно, сказал, что больше за ней не побегу
(да и сейчас для меня это немного затруднительно)
но будет обидно проебать задачу у самого выхода отсюда.
Остается надеяться, что урок был усвоен раз и навсегда.
— Не вставай резко, — говорю, когда Хэдли преодолевает «красную зону».
Формально, захоти Дон избавиться от ненужного свидетеля — ну или почувствовать власть — то сейчас эта задача имеет сложность с один щелчок пальцами.
Когда же до меня доходит, что в моем положении ползти вперед уже никак не получится, я едва не срываюсь на абсолютно нездоровый смех — приходится сцепить зубы и заткнуться.
Моя жизнь зависит от того, удержу ли я руку еще с пару минут.
Ну и от местных погодных явлений.
Ладно, как там говорил Малькольм.
(нет никакого «не хочу», есть только «надо»)
(если только это не его желания)
Дюйм за дюймом я отползаю обратно: приходится толкаться одной рукой, цепляться за неровности на земле краями ботинок и держать голову максимально низко к земле. Мысли сплетаются в сплошное «не упади, не упади, не упади»; я вновь не дышу в опасении, что когда попытаюсь сделать вдох — уже не смогу.
Самым сложным, однако, оказывается банально встать.
Одеревеневшие мышцы напрочь отказываются находиться в таких условиях и вообще как-то слушаться меня или кого-либо еще; я перебираю свои перспективы, и прогнозы, знаете ли, нерадужные.
Можно я останусь лежать тут?..
Аккуратно
(насколько уже возможно заставлять себя шевелиться)
приподнявшись, я нащупываю относительную опору ногами и свободной рукой.
Последнее, за что мне удается мысленно держаться, это металлический отблеск забора в неприличной близости от нас.
Мотивация, которую мы, блядь, заслужили.
На счет три я одновременно разжимаю пальцы и отскакиваю — не назад, в сторону; вопреки своим же правилам безопасности, еще пару метров я бездумно перебегаю, и только после я, согнувшись, шумно вдыхаю воздух и упираюсь руками в колени.
..и чуть не валюсь обратно на землю от осознания, что и в этот раз, блядь, пронесло.
(ну или от того, что все мое тело решает разом выдать мне список претензий)
Издавать какие-то осмысленные звуки у меня уже не получается. До Хэдли я пробираюсь в обход тому участку, что занимает лишние полминуты, и молча киваю вперед — к тому моменту, все полученные синяки, ушибы и ссадины постепенно начинают давать о себе знать.
Я буквально в миллиметре от того, чтобы потребовать повесить себя на входе в Мейер-Кан в рамку лучшего работника месяца.
Так и быть, согласен висеть рядом с Дон.
(правда, корпораты меня, скорее, за такие запросы подвесят на сосне)
(интересно, почему же мне на это сейчас максимально поебать)
— Знаешь, давай-ка ты больше сюда даже шагу делать не будешь.
И думать об этом желательно тоже.
Уточнений в духе «если мы выберемся» я больше не произношу.
Мое состояние находится на отметке «уебу даже небу, если оно мне сейчас помешает выйти отсюда».
Мы че, блядь, зря вот это все сейчас прошли?
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Удивительные мелочи, на которые редко обращаешь внимание в обычной жизни: оказывается, просто стоять — это уже очень классно и местами похоже на какое-то откровение.
Если при этом можно еще и ходить, не особо глядя под ноги, то это уже совсем новый уровень свободы.
Никогда бы не подумала, что меня так впечатлит идея просто прогуляться под умеренно раздражающее берлинское техно.
(вечеринка, которую мы все заслужили)
За металлическим забором — совершенно другая жизнь, о которой страшно даже подумать. Она совсем близко, но при попытке представить, что где-то там прямо сейчас кто-то спокойно работает, обедает, смотрит тупой сериал с тарелкой чипсов, меня накрывает отрицанием.
Меньше суток назад я сама сидела в кресле, по уши завернувшись в плед, и листала каналы кабельного, переключаясь с ночного телемагазина на порнуху.
Сейчас я готова купить пятнадцать пачек лучшего стирального порошка, универсальный комбайн (три в одном: мясорубка, миксер и тостер, и все это всего за триста баксов) и шторы цвета рассвета над Хиросимой — вообще что угодно, если мне дадут забиться в безопасный угол и нормально выспаться.
Тетч как-то разбирается уже без моего участия — ему, впрочем, не впервой, — потому что я потихоньку, но упорно двигаюсь ближе к забору. Маленькими шажками, очень осторожно и постоянно поглядывая по сторонам, но иду.
Это просто невозможно, оставаться и ждать, когда граница Зоны маячит перед самым носом.
Если мне не изменяет память, кстати, то непосредственно граница и вовсе должна проходить футах эдак в тридцати: что-то типа просматриваемой зоны, куда не страшно сунуться охране, снимая с забора какого-нибудь придурка.
То есть мы почти смогли.
Мне хочется вцепиться в прочную сетку и где-нибудь тут рухнуть.
Как Сара Коннор в том самом фильме, только я не Сара и не вижу образы из далекого апокалиптического будущего, а просто очень сильно заебалась.
Проще сказать, что у меня не болит, чем перечислить живые участки на теле. Можно стащить куртку и играть в анти-стресс раскраску, заполняя фломастером те места, где еще нет синяков.
Ладно, тут я наверняка преувеличиваю, но кто мне, бллядь, запретит.
— Перелезть мы тут точно не перелезем. Можем просто вдоль дойти, — звучит как преступление против человечества, но я убеждаю себя, что как-нибудь дотяну.
Тут полмили максимум, если смотреть по периметру.
— Господи, как же я хочу пиццу, — признаюсь, словно в каком-то преступлении.
Может, у кого-то в такие моменты просыпаются другие желания — помолиться, обнять родных, начать жизнь с чистого листа, записаться на курсы по javascript, — но моя фантазия дальше пепперони не уходит.
— И сигарету.
Полцарства за пачку ментоловых супер слимс.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Впервые я чувствую себя чуть-чуть виноватым за то, что не курю — или за то, что не прихватываю с собой в Зону пачку на подобные случаи — и развожу руками.
— Полагаю, если бы тут был Джеки или Фельгенгауэр, у них были бы не только сигареты.
Желание поесть пиццы и покурить более чем отличный маркёр, что с Дон все будет в порядке. Через несколько часов, в привычной зоне комфорта, может накрыть, но вряд ли с прохождением курса психотерапии в перспективе. Я мало знаю о стрессоустойчивости Хэдли за пределами этих стен, но всё-таки чувствую прилив искренней радости за неё как за человека, вынесшего непростое испытание на отметку «отлично».
(я бы даже добавил два плюса)
Культурный код Дон, видимо, предполагает что-то про победительницу в любой ситуации.
Это в какой-то степени даже восхищает.
— Я после зоны ещё несколько часов обычно заснуть не могу. Придётся опять коротать время за банкой светлого и какими-нибудь «отчаянными домохозяйками».
Ну или можно начинать делать ставки, что победит: усталость или состояние повышенной бдительности, растягивающееся на лишние несколько часов.
Каждый раз выигрывает второе.
Досуг у меня едва ли можно назвать увлекательным, как и мой образ жизни, в принципе, так что если кто-то попытается меня в этом упрекнуть — Америку не откроет.
С учётом, что телевидение я обычно смотрю с минимальным звуком, как и едва ли меня можно застать слушающего радио или подкасты — и даже музыку — мне даже ещё есть, чем удивлять.
Иногда я начинаю подозревать, что из меня мог бы получиться среднестатистический американец: ходил бы раз в неделю с друзьями в бар, пил по вечерам пиво, в хорошую погоду готовил барбекю на заднем дворе, а по утрам выгуливало бы собаку.
Непроизвольные попытки подставить себя под эту картину мира изредка случаются, стоит стать в общественном месте свидетелем какой-нибудь сцены, претендующую на попадание в топ-10 причин не заводить семью.
Каждый раз возникает недоумение и ступор.
— Там вроде твои.
Я указываю вперёд на какие-то фигуры вдалеке, с обратной стороны ограждения.
По ощущениям — любым — могу смело признаться, что бывало намного хуже.
Но хрен я сюда вернусь в ближайшие недели, даже если меня начнёт ломать.
(о таком я не слышал, но мало ли)
Прикую себя куда-нибудь наручниками, в конце концов.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Я пожимаю плечами: если бы здесь были эти двое, не факт, что кому-то вообще захотелось курить.
Русскому я не доверяю по весьма объективным причинам
(«да вы его рожу видели» это, между прочим, очень даже объективно)
а про Джеки лишний раз можно не упоминать — в прошлом у нас уже были некоторые личные сложности.
Сунуться за мной в Зону он может только чтобы лично удостовериться, что я тут точно сдохну.
Нет уж, спасибо, обойдусь компанией Тетча, даже если придется перебиваться без никотина.
— Серьезно, домохозяйки? В следующий раз попробуй «Секс в большом городе», — говорят, забавный. Не видела ни одной серии, поэтому не берусь судить с полной уверенностью (кто вообще смотрит такое в эпоху нетфликса?..).
Хотя я вряд ли удивлюсь, даже если выяснится, что Тетч наизусть помнит все сезоны «друзей».
Или что там принято смотреть, когда твой психологический возраст переваливает за первые полсотни.
Офис? Клинику? Свадьбу родителей на vhs? Моих знаний глубинной американской культуры не хватает, чтобы составить внушительный список.
Могу только шутить шутки про Алабаму, if you know.
— Подожди меня у машины, — я поправляю волосы: чисто механически, потому что на практике от этого движения смысла нет абсолютно. На мне чужая одежда, покрытая грязью, лоб стягивает корочка запекшейся крови, под ногтями столько земли, что в ней можно похоронить остатки достоинства, и суммарно зрелище я представляю не просто жалкое, а максимально никчемное.
Мешает ли мне это задрать голову повыше, расправить плечи и устремиться вперед с таким видом, будто я сейчас лично сожру каждого второго, а каждого первого оставлю болтаться на сосне?
Правильно, ни капли.
Если Тетча что-то и не устраивает, я этого уже не слышу: взгляд цепляется за долговязую фигуру Кигана, за окружающую его охрану.
Смена та же, это радует — хоть на что-то им мозгов все-таки хватило. Трое человек плюс Рой, могло быть и хуже. Значительно хуже.
— Сегодня без досмотров, — кто-то хочет с этим поспорить? Мелочь, но задерживаться здесь даже на несколько лишних минут я не планирую; как и объясняться прямо на месте, или крутиться здесь, рискуя, что слухи до начальства долетят раньше, чем получится придумать внятную версию всего случившегося.
У Кигана вид ничем не лучше моего: в общем и целом он, конечно, на порядок чище, но желание убивать людей читается и на его физиономии.
А виновата во всем, конечно же, я. Сдернула бедолагу из теплой постели, заставила понервничать, и еще не факт, что это все не закончится прямо в кабинете Кроуфорда, где нас обоих выебут, высушат и сунут в шредер.
Сказала бы, что мне стыдно, но мама учила не врать без особой причины.
«Утешить Кигана» это, кстати, не причина ни разу.
— Я хочу спать, жрать, и сдохну, если в ближайшие полчаса не доберусь до душа. Все завтра, окей? Я буду на связи, — прежде, чем он успевает опомниться от такой наглости, я поспешно хлопаю его по плечу.
— Все завтра! — а вот теперь пора сматываться, и побыстрее.
Одну проблему — выбраться из Зоны, — мы решили.
Со второй — это я про тебя, Рой, и хватит так смотреть, — разберусь когда высплюсь.
Остается третья.
Я могу задействовать любые ресурсы Мейер-Кан, прямо сейчас сунуться в какую-нибудь лабораторию и сдаться всем поочередно ученым (они ж тут со степенью, вот пусть и думают), но это очень тонкий лед, под которым меня ждет Вергилий.
Если выяснится, что со мной что-то не так, я рискую потерять работу, а это все еще беспокоит меня больше возможной смерти.
(да-да, я помню, девочке стоит пересмотреть свои приоритеты)
Короче говоря, нужно как-то с этим разобраться и сделать это самостоятельно.
Но сперва поспать.
— Мне нужно, чтобы ты остался, — сообщаю Тетчу радостную новость сразу после того, как диктую адрес. — С меня пицца.
Смотри, я могу быть очень милой, если не пытаться сказать мне «нет».
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
..подождать?
Дон, ты там сигарету хотела.
И пиццу.
(остынет же)
Нет, она в праве, конечно, делать что-угодно, но я бы предпочел все-таки незамедлительно поехать домой там, все дела..
Задавать вопросы мне остается только гордо удаляющейся от меня спине; выдохнув, я ловлю взгляд охранников и корпората, который нанимал меня, и с абсолютно невозмутимым видом прохожу мимо в сторону машины.
Номер счета вы знаете, надеюсь на честное сотрудничество, Хэдли относительно цела
(потертости и царапины — не гарантийный случай)
увидимся как-нибудь потом, до свидания.
Мне там «секс в большом городе» советовали, раздирает, блядь, от любопытства.
Остатки их не особо интересных мне разговоров — ну если только они не решили меня тут пристрелить и закопать — доносятся совсем размытыми звуками. Имплант по всем современным технологиям хорошо передает происходящее вокруг, но все еще несравним с здоровым слухом по ряду пунктов, включая, преодоление расстояния и преград в виде металлической двери машины.
Едва я опускаюсь на заднее сидение машины, как из груди рвется полусвист-полухрип — специфичная демонстрация радости, но чем богаты. Все еще работающий на высоких мощностях мозг отказывается быстро сбавлять обороты, но за отсутствием поступающей для обработки информации преобразует излишки в головную боль.
Попробуй теперь убеди себя, что теперь точно можно расслабиться.
Дон, к счастью, почти не задерживается и выглядит всяко бодрее меня — я списываю это на пробудившийся боевой режим, направленный на редкость не на вылезшего из Зоны сталкера, и прислоняюсь виском к холодному стеклу.
В целом, я бы предпочел исчезнуть из поля зрения всего Мейер-Кана примерно так на месяц.
— Прости?.. — Только и выдаю, не понимая, как так вышло, что сказать свой адрес и добавить «там по пути забросите» я попросту не успел.
Получивший новую задачу, но уже крайне охуевший от перегруза разум пережевывает сказанное Хэдли и выплевывает лаконичное «не понял».
Я чувствую себя трехлетним ребенком, который пытается понять, как пропихнуть кубик в треугольное отверстие, когда правильное находится буквально в сантиметре от него, пока пялюсь на Дон со всем, что я мог бы сейчас об этом думать, во взгляде.
Болезненное понимание наступает быстрее, чем Хэдли озвучивает очередной диагноз моих умственных способностей.
Я кошусь на водителя с осознанием, что уточняющие разговоры
(у вас что там, нехватка кадров для охраны дон??)
сейчас будут либо проигнорированы, либо завернуты против меня.
Точно помню, что на моем лбу нет надписи «посижу с вашей лунатичкой» — Вик не в счет — и не понимаю, как Хэдли её там разглядела.
Запоздалые галлюцинации, давай объясню.
— Кхм, ты уверена, что сейчас бдительное наблюдение стоит доверять мне? У меня, знаешь, не очень слух все еще.
Ну, то есть я могу и не проснуться.
Сомнительная ответственность для меня и сомнительная помощь для Дон.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Еще чуть-чуть, и я с широкой улыбкой на лице буду тихонько шипеть «заткни-и-ись». Мне хочется спросить — ты что, совсем тупой и не понимаешь? — и только осознание, что он действительно не понимает, мешает сделать это немедленно.
Задача Тетча — рисковать своей шкурой за хорошие деньги. За то, чтобы он думал, ему никто не доплачивает, и внутренние порядки Мейер-Кан учить тоже никто не заставляет.
Это мотивирует быть чуточку более снисходительной, но не прибить его уничижительным взглядом, все-таки, выше меня.
Ну серьезно, ни одной идеи?
— Я в тебя верю, — если у него и были какие-то иллюзии насчет того, что мы друзья
(ну знаете, столько пережили вместе, и вот эта вся лирика)
то мне придется расстроить его еще раз за эти полторы минуты.
Мы не друзья и не партнеры по бизнесу, чтобы идти на компромиссы, голосовать и играть в карманную демократию. У сталкеров нет профсоюза, а любых социальных гарантий корпораты могут лишить по щелчку пальцев: обычно этим никто не злоупотребляет, но когда очень уж нужно, разговор становится коротким и не включает в себя вежливые конструкции.
Иначе говоря, за пределами Зоны начальство — это все-таки я. И мне не нравятся попытки это обсудить, даже условно тактичные.
Я отворачиваюсь, поглядывая в окно: разговор окончен, и лучшее, что он сейчас может сделать — переключиться на выбор ресторана с доставкой. Даже сейчас я чувствую на себе постоянные заинтересованные взгляды водителя, которые имеют мало что общего с восхищением моей неземной красотой.
Чтобы события последних суток не стали достоянием Кроуфорда, мне потребуется удача, которая и не снилась Тетчу в Зоне. Слегка спасает только общее количество участников — трое на кпп, плюс этот хер за рулем и Киган.
Если кто-нибудь из них меня сдаст, я еще успею найти, кто именно.
Он забавно медлит, прежде чем выйти; несколько секунд я стою в ожидании на подъездной дорожке у крыльца, прежде чем за спиной, наконец, хлопает дверь. Шуршат покрышки отъезжающего автомобиля.
Все вокруг кажется немного ненастоящим, словно на переднем плане находится только Зона, а это — оставшиеся после спектакля декорации, выкрашенные только с одной стороны. Я вполне здраво прикидываю, что от моей выдержки минут через пять может остаться радостное нихуя, и если сейчас пытаться игнорировать молчаливую истерику, будет, наверное, только хуже.
— Я не знаю, окей? — молчаливая укоризна, которую собой являет Тетч, изрядно капает на нервы.
У меня нет ответов ни на один вопрос, включая «что я вообще собираюсь делать» — через десять, двадцать, сорок минут.
Что я, по его мнению, должна из себя изобразить?
Час назад мы буквально готовились сдохнуть в худшем месте на земле, и мне плевать, если со второй частью фразы кто-то не согласен. Это нужно как-то осмыслить и переварить, и я пока не готова проверять, сумею ли сделать это в гордом одиночестве.
— Тебе платят за прогулки по минному полю, а это всего-навсего мой дом, тут тебя даже в блендер никто головой не засунет, — ...по крайней мере, пока я в сознании.
Ха-ха.
Ну хотя бы телефон валяется там, где я его оставила. Я сую его Тетчу в руки, нисколько не беспокоясь за содержимое.
Первое, к чему приучает работа в Мейер-Кан — держать всю мало-мальски конфиденциальную информацию подальше от личной техники; все, что есть сейчас в моем айфоне, это коллекция скучных селфи, пара-тройка приложений и почта для спама.
— Пицца, — напоминаю на случай, если он вдруг забыл, и хлопаю дверью ванной. Уже оттуда кричу, перекрикивая шум воды, — Я буду пепперони!
Чего я не делаю, так это не закрываю замок.
Просто на тот случай, если что-нибудь пойдет не так, и мне захочется, например, всадить себе маникюрные ножницы в глаз.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Мне ясно дают понять, что число моих альтернатив находится где-то на отметке ниже нуля.
Карета с абсолютно серьезным намерением не выходить ни на какие контакты ближайшие два дня превращается в тыкву, моя усталость преобразуется в перманентное раздражение — короче, добро пожаловать домой.
Никаких оптимистичных настроев, что мы теперь отлично ладим я не предполагал, как и свое дальнейшее участие в проблемах Хэдли, которые ближе все-таки к компетенции Мейер-Кан, чем к моей.
У Дон явно другое мнение на этот счет, и мне было бы максимально плевать, если бы оно не затрагивало при этом меня.
Без видимого интереса я провожаю взглядом проносящиеся мимо деревья, после — дома, и предпочитаю придерживаться тактики имитации валяющегося в углу носка.
Вспоминают о нем, только когда посмотрят в упор.
Ну или когда надоест и настанет пора его убрать
Я даже немного надеюсь, что Хэдли просто про меня забудет, и уйдет домой в гордом одиночестве — ну вдруг мысли о пицце и планах своего восстановления займут её чуть больше?..
Чуда не происходит, вместо дома меня ждет.. понятия не имею, что меня ждет.
Все её попытки объяснить/упрекнуть/напомнить, кто есть кто, встречаются моим коротким пожатием плеч и кивком: я её услышал, дальше что? Оправдываться и пытаться озвучить свое мнение, чтобы осознать отсутствие трудового договора с медицинской страховкой и сверхоплатой за переработки и не за свои обязанности?
Ну я так-то и не забывал.
За пиццей не отправили пешком — и на том спасибо.
Пока операторка озвучивает мне ассортимент из разряда «что-то с мясом», я смотрю на дверь, за которой все еще шумит вода, и непроизвольно ловлю себя на идее чем-то подпереть её. Точно никуда не убежит, а к утру я загляну и выпущу.
(никто же не уточнял, как я должен выполнять свою работу)
(могу даже тут посидеть, под дверью)
Выдохнув, я говорю добавить к пепперони то, что назвали последним, диктую адрес и отключаюсь. Рюкзак сбрасывается на пол возле дивана, пара секунд поисков любых источников воды — и теперь я увлеченно наблюдаю, как грязь вперемешку с кровью стекают в трубу, пока пытаюсь более менее отмыть лицо в кухонной раковине.
Ряд событий в Зоне плавно затирается моей памятью: мои ли это защитные реакции или что-то еще, неважно — пока прозрачность стекаемой с меня воды не достигает уровня, при котором я уже соглашусь её пить в домашних условиях, хронология выстраивается в голове и оставляет за собой эмоциональный след, описать который можно примерно как «ну жить можно».
В тройку самых беспокойных походов этот безусловно входит, а «был приглашен в гости Дон Хэдли» для любого сталкера, скорее, прозвучит наказанием, а не достижением.
Я стираю стекающую с подбородка воду тыльной стороной руки и уныло окидываю себя взглядом — находящееся возле двери зеркало в полный рост я старательно игнорирую.
Еще раз оценив обстановку вокруг, я представляю, насколько неуместно выгляжу здесь в перепачканной одежде и явно благоухая не дорогим парфюмом, и мне становится даже немного весело.
Ребяческое чувство, будто я забрался туда, куда нельзя, а мне тут внезапно оказались, блядь, рады.
— Как долго планируется твое «не знаю»? — Спрашиваю, когда Хэдли, наконец, выходит из ванной комнаты, одним этим фактом вызывая во мне укол зависти.
— Я попрошу Вик привезти мне одежду.
На случай, если Дон думает, что я пожалею её диван и буду стараться тут ничего не испачкать, я советую ей подумать еще раз.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Только скинув в ванной куртку и идиотские штаны, я понимаю, что ужасно хочу пить; дилемма слегка напоминает эскобариому, но только с тремя опциями вместо двух — вода из-под крана, или тащиться в кухню в одном белье, или натягивать вот это обратно. Я подвисаю в пространстве, глядя в раковину; перевожу взгляд на ком грязи, по ошибке называемый чьей-то одеждой; смотрю на себя в зеркало.
(про раскраску-антистресс было все-таки довольно близко)
Окей, кран так кран.
Прошу засвидетельствовать нотариально: секс это круто, но вы пробовали горячий душ? Я сползаю на кафельную плитку и зависаю в пространстве на несколько минут, глядя в одну точку. Тонкое стекло быстро запотевает от пара, и я тяну к нему руку, бездумно рисуя какие-то абстрактные круги.
Пальцы сами скользят по теплой скользкой поверхности — как во время телефонного разговора, если взять ручку с листком и слегка отвлечься. Кто-то закрашивает клетки, кто-то выводит узоры. Я смотрю на стекающие вниз капли, пока распределяю по волосам шампунь: в ответ кривовато улыбается смешная рожица. Потом в глаза попадает пена, и приходится зажмуриться; я пытаюсь проморгаться, вскользь цепляя взглядом то же место на стекле.
Вместо рожицы на нем красуются буквы — и упасть мне мешает только то, что я уже сижу.
Ниже во всех смыслах падать некуда.
Я шарахаюсь назад, к стене; тру лицо, смывая остатки пены.
Идиотский смайлик улыбается в ответ, и объяснений этому у меня не так уж много: я или поехала крышей, да так, что начала галлюцинировать на ровном месте, или опять сплю. За пределами Зоны не должно происходить ничего такого, поэтому я останавливаюсь на той версии, которая выглядит логичнее.
Это все не по-настоящему. Стены смыкаются над моей головой в одну точку, шум воды почти исчезает; еще чуть-чуть, и стены разойдутся по швам, а я снова обнаружу себя где-нибудь в блядском лесу.
Ну уж нет.
Я прикусываю кожу между большим и указательным пальцами и стискиваю зубы, пока еще могу терпеть боль. На коже остаются острые фиолетовые отпечатки резцов, в голове становится как будто почище: спасибо, что остаетесь на нашей волне, а сейчас перерыв на вечерние новости.
— Не знаю, — отвечаю в тон, когда, наконец, покидаю душную ванную, где изо всех сил пыталась свариться заживо. Ожидать от Тетча великой эмпатии бесполезно; я и не жду, перестраиваясь в привычный режим легкой бодрящей неприязни ко всему живому.
— Держи пока, — я кидаю ему белый халат с дебильного вида медведем, вышитым на груди: единственная вещь подходящего размера, которую можно найти в этом доме, да и то потому что я когда отобрала ее у бывшего — чтобы кутаться по самые уши и не возиться с шелковыми поясами.
(почему-то производители одной и той же домашней одежды уверены, что мужчине нужен качественный хлопок, а женщине полагается выходить из душа в тоненьком кимоно или вовсе без него: афродита терпела и вам велела)
— Я оставила там пакет. Ты же не собираешься это стирать?.. — уточняю с легким подозрением: ну а вдруг и правда собирается.
Свой комплект я планирую сжечь на заднем дворе или под покровом ночи тихонько дотащить до мусорного бака.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Ладно.
Дайте мне душ, чистую одежду и место чуть мягче паркета — и на остальное я с горем пополам готов закрыть глаза.
За дополнительную плату даже не буду слишком укоризненно смотреть.
(а за одеяло так вообще)
— Я же не псих так над стиральной машинкой издеваться.
Ну и штраф за то, что она справедливо выплюнет все это обратно в меня и категорически откажется работать в дальнейшем, мне в прачечной несколько неинтересно платить.
Моих заработков хватает с головой на регулярное обновление одежды, в которой я хожу в Зону, как и пополнение инвентаря и оборудования; вклад средств окупает себя в несколько раз, потому я могу позволить себе не особо церемониться с тем, что утратило функциональность или непригодно для носки.
Принципы zero waste и прочие повестки нынешнего дня звучат замечательно, но вряд ли ведущие активисты в курсе, что происходит буквально под их носом; пока они сортируют мусор и пересаживаются на электромобили, местное нечто в виде определенного куска земли и того, что в него входит, ломает все существующие законы физики.
И это никто еще не сообщал, что там с озоновым слоем над ним.
Достав простенький мобильник из рюкзака, я включаю его и быстро проверяю его на функциональность — возвращаться из Зоны каждый раз с куском пластика вместо смартфона несколько расточительное удовольствие; едва сеть появляется на экране, телефон начинает вибрировать у меня в руке — несколько оповещений от промоутеров и пара сообщений от Вик.
Пытаясь сформулировать что-то в духе «привези мне вещи по этому адресу и не задавай вопросов, пожалуйста» так, чтобы она действительно не задавала вопросов, я непроизвольно кошусь на медведя на халате.
Медведь смотрит на меня в ответ.
Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что я определенно испытываю эмоции.
Дальше этой оценки моей глубины самопознания не хватает.
— Я быстро.
Телефон вновь вибрирует в руке — звуковые уведомления, кроме поступающих вызовов, на устройствах официально под моим личным запретом — и мне даже не надо долго гадать, кого это так пробрало.
В ванной все еще можно рассмотреть клубы пара, если поднять голову к источнику света. Кое-как сузив интерес Вик до «ладно, привезу», я недолго кручу в голове идею снять внешнюю часть импланта.
Несколько минут абсолютной тишины как маленькие радости, которые я могу себе позволить — и от которых приходится отказываться; выйти из ванной, чтобы увидеть распахнутую входную дверь и отсутствие Дон, определенно не то, что принесет мне удовольствие.
Идти за ней или огребать за то, что я её проебал
(а я уверен, что на этот раз мне предъявят куда больше)
далеко не мой предел мечтаний.
С этой мыслью я открываю воду на небольшой напор, но быстро понимаю, что это не особо поможет услышать происходящее за дверью за рядом, поэтому делаю ставку на минимально затраченное время.
Вряд ли в голове Дон настолько серьезная проблема и по выходу отсюда я обнаружу, как она пытается как-то нетривиально убиться, но зависимость Вик научила меня не преуменьшать проблематичность возможных последствий.
В любом случае, я даже не трачу время, чтобы вытереть запотевшее зеркало и все-таки окинуть взглядом; вещи отправляются в пакет, я же чувствую подкатывающий к горлу приступ смеха, когда накидываю халат.
Ситуация серьезная, но кому это объяснишь.
— Если планируешь это сжечь, — я ставлю пакет около двери, — то не советовал бы жарить на этом костре маршмэллоу.
Мои же слова меня озадачивают: мысль, что раз мы выносим странные вещи, то что-то из нашей одежды тоже может ею стать, кажется логичной и простой.
Я чуть хмурюсь, но оставляю это без комментариев, оборачиваюсь к Хэдли и хмыкаю.
— Халат прелесть.
Осталось только избавиться от Вик с её сотней вопросов, потому что они возникнут у любого, блядь, человека из моего окружения.
(а она не постесняется их задать)
(несколько раз)
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Халат ему, видите ли, не нравится.
Медведь от moschino за триста двадцать баксов, видите ли, веселит.
Я решаю не рассказывать Тетчу, что произошло с последним мужчиной, который его носил
(шутки про одноглазого джо имеют свойство со временем устаревать)
и ограничиваюсь ответной ухмылкой.
— Тебе идет, — тут, кстати, даже не приходится лукавить: без слоя грязи и бесформенной защитной куртки кто угодно начнет выглядеть лучше. Лично меня отражение в зеркале почти устроило — не считая испорченных ногтей и царапины на лбу, конечно, но с этим уже можно как-то работать.
— Кофе, — я киваю на журнальный столик — шедевр gervasoni и, по совместительству, самая дорогая вещь в доме, несмотря на мои имперские замашки однажды обзавестись полным комплектом — и откидываюсь на подушку, грея ладони о свою чашку.
Спрашивать, что он предпочитает, как-то не хватило времени, поэтому Тетчу достается обычный черный; впрочем, на правах охуенной хозяюшки я оставляю рядом молочник и даже нахожу пару кубиков сахара.
Главное не уточнять, сколько им лет.
Еще один плюс моей работы заключается в том, что свежесваренный кофе — буквально единственное, что я готова делать в этом доме самостоятельно; всем остальным дважды в неделю занимается Сьюзи, и до ее прихода я не утруждаю себя даже попытками загрузить посудомойку.
(я уже говорила про хозяюшку, да?)
Два счастливых брака за плечами, и вуаля: к тридцати годам вас будет тошнить от всего, что хотя бы отдаленно связано с ведением быта. Аллергия на серьезные отношения прилагается бонусом, а умение выпинывать задержавшихся гостей из своего дома идет в комплекте: нет, милый, завтрака в постель не будет, я уже вызвала тебе такси.
Никому не навязываю свой образ жизни, но и отказываться от него в ближайшее время точно не планирую — что плавно возвращает поток мыслей обратно к случившемуся в Зоне.
— Рой предупредит охрану: второй раз этот цирк с пропусками точно не повторится, — не знаю, кого я пытаюсь этим успокоить; если себя, то получается так себе.
Даже если это сработает, я не хочу каждую ночь просыпаться, уткнувшись лбом в забор, разделяющий город и Зону. Вариант с позорным побегом не рассматривается, привлечь на свою сторону начальство я попытаюсь в последнюю очередь.
(когда успею накосячить побольше, чтобы кроуфорд меня точно аннигилировал, ха-ха)
Остается как-то разобраться в этом дерьме самостоятельно. Или почти самостоятельно: зря я ему, что ли, кофе варила.
— Мы дошли до парковки конференц-центра, — я жду, пока подгрузится карта, и разворачиваю айфон экраном к Тетчу.
— Примерно отсюда, почти все время по прямой, — для наглядности уменьшаю масштаб, рисуя на нем линию условной траектории нашего движения. Карта, конечно, давно устарела — после двадцать первого года их пытались составлять, но без большого успеха; запускали дронов, чтобы получить снимки с высоты, и угадайте что?
Ага. Хер там, а не снимки.
Тем не менее, вряд ли Зона спятила настолько, что целые здания внезапно поменялись местами, и какая-нибудь ultra-trace лаборатория махнулась местами с памятником графитовому реактору.
Я, по крайней мере, на это очень надеюсь.
— Если так смотреть, мы должны были прийти куда-то сюда, — под моим пальцем — крошечная отметка с подписью «баптистская церковь нью-бетел».
Говорит ли мне о чем-то это название? Если бы. Тетчу, судя по его виду, тоже.
— Можно попробовать поспрашивать Джеки или Глеба. Их вечно заносит дальше, чем нужно, — еще, конечно, можно заявиться в офис и поискать что-то во внутренних документах, пользуясь уровнем доступа, но есть одна небольшая проблема: история запросов сохраняется у всех авторизованных пользователей — кроме, может быть, высшего руководства.
Иначе говоря, если меня резко заинтересует что-то странное, у начальства могут появиться резонные вопросы, а подходящее оправдание я пока еще не придумала.
— Или... — ох, вряд ли ему это сейчас понравится. С другой стороны, мне тоже в этой жизни много чего не нравится, — Сколько дней тебе нужно, чтобы полностью восстановиться?
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Потребность в кофе дает о себе знать через подавленный зевок; я делаю осторожный глоток и кошусь на почти черную поверхность — никогда не разбирался в зернах, их помоле и обжарке
(чистая арабика или с добавлением робусты)
да и растворимым не особо брезгую.
Короче говоря, любая моя оценка далека от экспертной и воспринимать на полном серьезе ни один любитель кофе её не станет.
Время, как проклятое, еле тащится. Я надеюсь, что Вик уже собралась и доехала до меня, то есть долго ждать её не придется. Несмотря на, вроде как, равнодушие Дон, мне максимально некомфортно сидеть здесь в таком виде — дело не в ущемленной маскулинности
(да хоть десять милых медведей на халате розового цвета)
дело в территории, какой-никакой субординации и ощущения своей неуместности.
отвезите меня назад в лес, пожалуйста.
желательно не по мешкам, но я не очень-то капризный, поверьте.
Я будто голый — и это ощущение определенно не то, что мне нравится.
На языке вертится вопрос, почему Хэдли все еще не хочет обратиться к профессионалам; как бы мы не исследовали Зону вдоль и поперек
(в следующий раз эти знания все равно перестанут на девяносто процентов быть актуальными)
но с аномальными явлениями и странностями работают их люди.
Эти вопросы явно находятся за пределами моей компетенции, а разговоры о случившемся всячески помогают абстрагироваться от мысли, что ситуация может пустить под откос буквально все наше сбалансированное сосуществование.
Я отставляю кружку и всматриваюсь в карту на телефоне, быстро намечая наш маршрут — отмечает она все верно
(не то, что я сомневался)
мне остается лишь непроизвольно добавлять места ловушек и локации, где условия менялись.
Попытки проделывать аналогичные маршруты, намечать примерные схемы и строить карты закономерно провалились на стадии начала. Какое-то время я держался в Зоне за счет знания местности и своей околопривычки устраивать походы и прогулки за пределами цивилизации, за что, отчасти, и поплатился три года назад.
Сейчас я все еще могу сказать, есть ли в пределах оцепленной территории какая-нибудь лощина, но уточнить точно, где она — нет.
Какое-то время мне не удается уловить окончательно, что именно меня смущает, пока Хэдли не упоминает Джеки и Глеба. Озадаченность явно отражается на моем лице, только усиливаясь от последующего вопроса с намеком; я чуть отстраняюсь, подхватывая чашку кофе, и пытаюсь понять, как тут лучше действовать дальше.
Заинтересованность Дон в конечной цели логична и понятна, но определенно не вызывает внутреннего одобрения — как хорошо, что на моё мнение всем плевать и озвучивать его необязательно, поэтому мне не отвесят дополнительных воспитательных мер.
Часть меня не понимает, почему не попытаться все это забыть, хотя логика предельно ясна: нет никаких гарантий о стабильном состоянии Хэдли даже на ближайшую ночь.
А если Зона еще сильнее повлияла на неё? Попробует увлечь в себя назад?
(то есть, все то, что пытается сделать с нами)
— Полностью? Недели три минимум. В идеале, четыре.
Не нужно быть Кэлом Лайтманом, чтобы однозначно считать выражение лица Дон. Формулировать мысль, которая при этом не подставит всех нас по удар, сейчас трудно — и даже дорогой кофе с предельно правильной обжаркой тонусу разума не способствует.
Зачесав влажные волосы со лба, я выдыхаю и продолжаю:
— Физически я восстановлюсь в ближайшие дни, но психологически.. — я покачиваю ладонью в воздухе, оставляя лаконичное so-so невысказанным вслух. — Ты и сама это ощутила там, возле лаборатории. Я обычно более устойчив к такому давлению с её стороны. Чутье тоже заметно проседало, хотя сегодня я был там не так уж долго.
Моей выносливости может хватить, чтобы на последних силах пройти несколько километров по неровной местности, но если при этом я теряю самообладание и способность трезво мыслить — шансы на успех мгновенно сокращаются раз так в десять.
И я не уточняю, что наложенные друг на друга прогулки с минимальным отрезком времени между ними, да и еще все эти ловушки для сознания, могут лишь увеличить время восстановления.
— Насколько я знаю, Глеб тоже недавно ходил. Про Джеки не уверен, кажется, он только собирается.
Конечно, Дон хочет разобраться с этим как можно быстрее, только отправить в Зону кого-то, кто с большей вероятностью может оттуда не выйти, максимально непродуктивно.
При всем удовольствии получать большие деньги за своё хобби, идти на потенциальную смерть по щелчку пальцев Хэдли я не собираюсь.
И все-таки кое-что меня беспокоит не меньше, чем приступ лунатизма Дон, связанный с Зоной.
(ходи она в парк или в музей по ночам, мне было бы плевать)
(но догадаться конкретно взять во сне пропуск?)
Я забредал достаточно далеко за всю историю своих походов, но никогда не сворачивал в сторону точки, отмеченной поставленной Хэдли булавкой.
..будто что-то буквально отводило меня от этого места и вычеркивало возможность пойти туда из головы.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Сколько?..
Вопрос явно написан у меня на лице, проступает через свежий слой увлажняющего крема и матирующий тональник. Я подаюсь вперед, чтобы поставить полупустую чашку на столик; хочется посильнее сжать переносицу и несколько секунд сидеть, зажмурившись.
После пары сеансов с психотерапевтом я приучилась визуализировать свои мысли как ряды стеллажей с одинаковыми ровными коробками. Обычно они находятся по своим местам, разложенные в алфавитном порядке, но сейчас больше похожи на тетрис: все куда-то валится. Каждая новая идея, которая меня посещает, оказывается или идиотской, или бесполезной.
Тетч мне в ближайшее время не помощник, Глеб — все еще ненадежен, Джеки — ненадежен в квадрате, хоть и удачлив как человек, который за один вечер обносит все казино Лас-Вегаса.
(а на следующую ночь его оставляют в мохаве, предварительно расфасовав по разным пакетам)
И что с этим делать, я совершенно не представляю.
Разочарование и досада мешают усидеть на месте; я измеряю шагами гостиную, во внезапном приступе раздражения подмечая каждую пылинку — может, платить Сьюзи больше, чтобы приходила почаще.
Или работала получше.
На полу валяется какая-то ниточка, рядом с цветочным горшком на подоконнике раскиданы крупинки земли — приходится подбирать, смахивать в ладонь и нервно отмывать руки.
Я пытаюсь бодриться, но не могу избавиться от осознания, что мне не справиться. Ситуация явно находится за пределами моего понимания, а единственная ниточка, с которой ее можно начать разматывать, осталась в Зоне, куда просто некого отправить.
По крайней мере, из тех, кому я хоть чуть-чуть доверяю.
(забавное наблюдение: тетч все же оказывается в этом списке)
(И ЧТО ТОЛКУ)
— Аномалии должны оставаться за забором, — страх прячется за беспомощной злостью: я активно проецирую вокруг себя волны ненависти ко всему живому и условно разумному.
Должны, но не остаются. Не самый великий секрет для Мейер-Кан и тех, кто на нее работает, хотя открыто мы ни разу этого не обсуждали.
— Я вижу то, чего нет. Даже сейчас, буквально в ванной. На стекле было написано «нет совпадений». Каких, блядь, совпадений? С чем? А потом эта херня просто взяла и испарилась, — голос взлетает все выше; если Тетч сейчас попробует ляпнуть, что я просто переволновалась, я что-нибудь ему отгрызу.
От дивана до окна четыре шага, и столько же обратно. Я останавливаюсь, опираясь ладонями в мягкую спинку.
Кто сказал, что загадки это весело?
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Пока Дон измеряет свой дом шагами, я вновь пытаюсь слиться с окружением
(в этом-то, блядь, халате)
и подумать; Зона любит завлекать путников банальной уверенностью, что надо конкретно куда-то — навязчивые мысли перекрывают любой намек на критическое мышление неокрепшего или неподготовленного ума.
Только обычно это происходит, когда заходишь слишком далеко.
Или находишься слишком долго.
Максимум Хэдли — эффектно появиться возле прохода в ограждении и любезно предложить выложить находки до того, как их начнут выколачивать во-о-н те ребята за её спиной.
Ощущение буквально полыхающего сознания быстрому анализу не способствует: я будто пробираюсь через густой дым и тщательно избегаю проема, где найдется простой ответ, потому что последний мне категорически не понравится. Несмотря на мое сопротивление, Хэдли сама хватает меня за руку и неосознанно тянет в нужную сторону. Вскинув на неё взгляд, я задаю себе вопрос и понимаю, насколько он элементарный — и риторический.
Раньше я не задумывался серьезно о происходящем в городе: сначала мне не повезло оказаться в пределах досягаемости катастрофы, когда я даже не понял, что произошло, потом логичное потрясение из-за полученной травмы, договор с Мейер-Кан, операция, восстановление, необходимость платить корпорации и окончательное попадание на крючок Зоны — то есть, мне было максимально не до этого.
Сталкеры не рассказывают о своей деятельности, ни одно СМИ до сих пор не подняло вопрос о случившемся
(или не смогло пролить на это свет за счет чужого вмешательства)
всех будто все устраивает.
Мы и сами-то уверены, что оказываемся в безопасности, едва покидаем огражденный периметр, успешно не думаем о ней большую часть времени до следующего похода и уж точно не горим желанием включать гражданскую сознательность и поднимать никому ненужные разговоры.
— Никогда об этом серьезно не задумывался, но, — я покачиваю чашку в руках, продолжая гипнотизировать остатки кофе в ней; случай в душевой я беру на заметку ради формальности, потому что пока мне это признание Дон ни о чем не говорит.
— А точно ли Зона сейчас ограничена стеной?
Предполагаю, что ученые следят за какими-то показателями, однако они вроде как и не изучили все возможное, касательное этой местности, а только сейчас этим продолжают заниматься.
Мне не нравится повисшая тишина, и я кошусь на Хэдли исподлобья.
Вероятно, мне стоило все-таки продолжать изображать часть мебельного гарнитура.
— Слушай, мы, сталкеры, несколько суеверные. Сама знаешь, как воспринимаем Её.
Научные методы, конечно, позволяют добираться до истины, только я, знаете ли, не ученый.
— Это просто предположение. Ты сказала, что аномалии должны оставаться за стеной, поэтому я и задался вопросом. Если вы там уверены, что все в пределах периметра, то вряд ли стоит думать в эту сторону.
Другой вопрос, что есть еще их же лаборатории.
И те, кто не против сбагрить товар на черный рынок.
Но это же не очень-то значительно, правда?..
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
А он умеет успокоить.
Прямо вот утешил так утешил. Все печали как рукой сняло. Одна фраза — и я буквально преисполнена оптимизма, с надеждой смотрю в завтрашний день и вот это вот все.
(сука, да ты орешь надо мной?)
Мне стоит усилий удержаться от едких комментариев — в моей голове все, как один, нецензурные, — и ограничиться легким пожатием плеч. Где именно заканчивается Зона, не моя забота: этим должны заниматься ребята классом повыше, типа Вирджинии и ее коллег.
По спине пробегает странный холодок, стоит подумать о Деуитт. Беспричинное беспокойство остается где-то на грани восприятия, и я его практически не отслеживаю: просто плюсую в общую копилку, где уже хранится тревожность, усталость и растерянность. Какая-то мысль болтается на периферии, и мне вдруг кажется, что я вот-вот ее уловлю; ощущение сродни желанию чихнуть — и последствия примерно те же самые, потому что в дверь кто-то долбит с таким энтузиазмом, словно намерен ее вынести.
По ощущениям, в голове лопается маленький горячий шар: чувство, конечно, не физическое, но я выстраиваю ассоциативные ряды скорее машинально.
Даже когда я в бешенстве из-за того, что чей-то спонтанный визит не дал мне уцепить идею за хвост. Тетч лишь успевает подняться к тому моменту, как я быстрым шагом пересекаю комнату и рывком дергаю дверь.
На пороге с каким-то пакетом стоит какая-то девица; секунду или две я только молча смотрю на это недоразумение: рыжее, кудрявое, в нечитаемом свитере а-ля zara и с огромными фиолетовыми кругами под глазами.
В свидетели иеговы теперь берут совсем кого попало?..
Я уже открываю рот, чтобы сказать — прости, милая, в этом доме не покупают печенье у герл-скаутов переростков, — но чуть раньше слышу голос Тетча, и тут до меня запоздало доходит.
— Виктория! — этой улыбке позавидует сеть стоматологий.
Остается придумать, что говорить дальше, потому что «мы с твоим старшим братом вместе работаем» прямо сейчас звучит немного неубедительно.
Чтобы ничего не изобретать, я просто делаю шаг в сторону и оглядываюсь: давай дальше как-нибудь сам.
Она, в конце концов, к тебе пришла.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Возможно, мне стоит сходить на курсы «как приободрить человека, а не довести его до суицида».
Хэдли, впрочем, выглядит так, будто если и раздумывает кому-то из присутствующих в гостиной вскрыть вены, то точно не себе.
Я лихорадочно прикидываю, что это вообще может быть — и какие нахрен совпадения не найдены; проблема в том, что чужие приходы я стараюсь не воспринимать всерьез, пока они не говорят навредить мне или убить меня. Если бы я придавал значение каждой галлюцинации, которую Виктория радостно ловила на фоне отходняков, то уже вступил бы в какую-то секту и радостно поклонялся какой-нибудь вариации греческого Посейдона.
Дон определенно не выглядит как человек, который плотно на чем-то сидит — я допускаю какие-нибудь легкие наркотики, но оно все равно максимально не клеится с её образом в моей голове.
(другой вопрос, что это так не работает)
Мы виделись с ней до того, как что-то увлекло её туда, и Хэдли была.. нормальной.
По крайней мере, ничего такого, что могло бы сильно меня смутить или удивить.
И все-таки: я был бы сейчас действительно рад что-то подсказать, чтобы банально не переться за ней обратно.
Громкий стук в дверь заставляет меня поморщиться от дискомфорта в висках. Вик оказывается быстрее доставщика пиццы — это им не в плюс — и я поднимаюсь, чтобы побыстрее забрать вещи и развернуть её домой, однако Дон проносится мимо так, будто целенаправленно собирается кого-то растоптать.
Возможно, в буквальном смысле.
— Это Ви..
Ясно.
Вздохнув, я подхожу к Хэдли и смотрю на Викторию взглядом, умоляющим ничего пока не спрашивать.
Вик смотрит на меня, а потом на медведя.
..бля.
— Ты ей даже про меня рассказывал? — Недоумение так и слышится в её шепоте, пока я быстро выхватываю пакет.
И очевидное ??? во взгляде.
(она все еще смотрит на вышивку)
Я даже не сразу понимаю, в чем проблема, пока не выдаю:
— Да.
Не объяснять же ей, что про неё и без меня все узнали.
Виктория морщится и хмурится.
Иногда я скучаю по временам, когда Вик вспоминала обо мне раз в месяц, чтобы попросить денег. Или два раза в год: на мой день рождение, чтобы съесть купленный Малькольмом или Глорией торт, и на Рождество.
Мне приходится импровизировать на ходу: я отнекиваюсь, что все не так, как она поняла, и вообще объясню потом, а ей пора домой.
(деньги за такси верну)
(спасибо, пока)
Судя по выражению лица Вик, мелькнувшего перед тем, как я закрыл дверь, я определенно не попаду в список лучших братьев года.
— Я быстро.
Трикотажные штаны и футболка всяко прибавляют несколько очков в комфорту. Поборов мысль выйти и засунуть во все тот же пакет проклятый халат
(а дон даже тут смогла соорудить инструмент психологического давления)
я относительно аккуратно сворачиваю его и замираю.
Не знаю, на что я рассчитываю, когда включаю воду в раковине — мне правда не хочется объяснять Хэдли причину странных звуков, если она услышит — и выдыхаю на стекло душевой кабины.
Замутненное пятно укоризненно смотрит на меня со всей своей обыкновенностью, от чего я начинаю чувствовать себя максимальным придурком.
Что я вообще нахрен делаю?
Ищу надписи майя в ванной Дон Хэдли?
Открытый, блядь, чат с Зоной?
Я резко перекрываю воду и стираю след своего идиотизма ладонью; стараясь не думать, что такими темпами меня ждет только дорожка к психотерапевту, я выхожу с более, как мне кажется, насущными вопросом:
— Мне надо было спросить это раньше, но как у тебя сейчас? Ты не чувствуешь желания пойти назад опять? Даже отдаленного?
Все еще хочу сделать ставку, что это было временной штукой.
(один раз прогулялась и хватит)
Вместо ответа Дон до вставленных в мою голову электродов доносится новый стук.
Наверно, пицца.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Эй, милая, могла бы и поласковее: я с трудом удерживаю нейтрально-дружелюбное выражение лица, когда кто-то напротив плюет на все правила приличия и пытается прожечь меня взглядом.
Начнем с того, что мне вообще необязательно было напрягаться — и, может, создать Тетчу чуть больше головной боли, когда наступит время объясняться с сестренкой, — но я это все-таки сделала.
И где ответная любезность, мать вашу?
Виктория выглядит как тот самый персонаж из любого сериала, который плевать хотел на социальные реверансы. Эдакая девочка-скандал, одним движением брови дающая понять, что ты ей не слишком-то нравишься.
Мне, в целом, без разницы
(чтобы ее мнение в этом доме начали учитывать, придется сперва сменить гардероб)
но кто-то должен нести за это всю полноту ответственности.
Правильно. Как только за спиной Виктории мягко хлопает дверь, я одариваю Тетча широкой улыбкой.
— А она недурно выглядит, ну, с учетом... всех обстоятельств. Сколько прошло времени, три года? И она до сих пор чистая? Поразительно, — ненавязчивого сарказма в моем голосе столько, что им можно прессовать металлолом.
Он не успевает ответить, потому что в дверь стучат снова, и на этот раз я действительно рада видеть того, кто стоит на пороге. Коробки сгружаются на все тот же стол, а я цепляю кусок пиццы — ну надо же, и правда то, что просила заказать, даже повторять четыре раза не пришлось.
Неплохо — для мужчины.
(если кто-то хотел узнать, где находится уровень моих ожиданий от сильной половины человечества, то пожалуйста)
В каком-то смысле это почти мило. Лично я видела взрослых сиблингов только пару раз: большинство людей, которых я знаю, стараются держаться от своих сестер и братьев как можно дальше, ограничиваются открытками по праздником и — намного реже — неохотно собираются пару раз в год за одним столом.
У этих двоих история явно поинтереснее; чересчур ответственный старший, взявшийся вытаскивать дурочку из всех проблем; собственно, сама эта дурочка, в проблемы радостно ныряющая.
Укол зависти — это, пожалуй, последнее, что я готова почувствовать в контексте чужой наркозависимости и полнейшей социальной дезадаптации.
Что у нее вообще есть, перспектива всю жизнь тянуть деньги из братца? Три с половиной картины, которые никто никогда не купит?
(на самом деле я знаю, что; или, пожалуй, кто)
Я фыркаю в почти пустую чашку кофе: стресс и депривация сна, похоже, делают меня сентиментальной, потому что обычно меня более чем устраивает окружение людей, чьи услуги можно купить вместо того, чтобы о них просить.
— Не хочу я никуда возвращаться, но я и вчера никуда не хотела, знаешь ли, — наконец, выдавливаю ответ.
У пеперони картонный вкус.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Я медленно выдыхаю.
Во мне нет никакой агрессии, просыпающейся в ответ на любое колкое замечание в адрес Вик, изображать из себя картинное недовольство я не собираюсь, как и гадать, какой у Хэдли сработал переключатель на тему моей сестры, которая, разве что, может фыркнуть под нос и показать средний палец.
Максимум, обозвать и гордой перебежкой исчезнуть за углом.
Очевидно, что укол предназначался мне, но Виктория вела себя культурно.
Это потому что я халат не оценил — или что?
В привычной для культуры форме у нас с Вик никогда не было нормальных братско-сестринских отношений; она если и начала всерьез интересоваться моим существованием, то как раз где-то после катастрофы — и это никогда не задевало меня, потому что все ну.. сложно.
Я прекрасно понимаю, почему — и помню, от чего — она начала долбить; спроси меня, зачем я усложнял себе жизнь — вряд ли дам нормальный и честный ответ.
К счастью, наличие родства
(хотя мы даже не кровные)
отбрасывает подобные вопросы.
Если так подумать, катастрофа и последующее сотрудничество с Мейер-Кан прилично развернуло мою жизнь: чеки за реабилитационные центры, деньги на первое время после выписки, исчезающая из кошелька наличка — мы никогда не жили в приличном достатке, даже в те дни, когда Малькольм срывал куш и водил нас по ресторанам.
Он не вкладывал эти деньги в недвижимость, не переводил на счет Виктории, не откладывал на колледж и даже не играл на бирже; вкладывание в последующие ставки заканчивалось закономерным проигрышем и оплатой счетов за коммунальные услуги моей матерью. Периодически к нам даже заваливались какие-то люди, яростно требующие вернуть им деньги.
К сожалению, Малькольм не задолжал им столько, чтобы быть хотя бы прилично избитым на месте.
Да и срывался после этого он угадайте на ком.
В дальнейшем я не отличался внушительным заработком, хотя и выбрал дорожку постабильнее и без желающих выбить из меня долги; Виктория в какой-то момент составляла основный пункт моих расходов, и возросшие доходы вместе с её вдруг проснувшейся сознательностью не добивать себя позволили мне дышать значительно свободнее.
Это заметно перестраивает мышление, но не отменяет одного: тащить Вик на себе, в первую очередь, нужно было мне — и оно до сих пор находится где-то на первых пунктах в списке моих потребностей.
Так что изображать из себя тут благородного рыцаря, защищающего честь сестры, будет слишком лицемерно даже для меня.
Оставив при себе вопрос, в чем причина такого ускоренного помрачнения Дон, когда на столе, вроде как, стоит желаемая ею пицца
(ни одной идеи, конечно)
я открываю вторую коробку — не мешать же женщине целиком наслаждаться своей пеперони — и подцепляю кусок: желудок мгновенно стягивает голодом от одного запаха.
— Опций, кажется, не так уж много, — говорю, усаживаясь напротив. — Я какое-то время еще не буду спать. Тебе может не понравиться идея запирать дверь дома изнутри и убрать ключ далеко, чтобы твои попытки выбраться отсюда все-таки были.. усложнены. На случай повтора. Могу предложить вариант другой: когда я начну засыпать, я разбужу тебя.
Кружки кофе хватит, чтобы продержаться еще два-три часа. Дон, как ни крути, выглядит вымотанной, я, вероятно, не лучше, но там уже разберемся.
И да.
В моей привычной одежде оказывается ничуть не лучше.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Звучит разумно, но слегка бесперспективно: предположим, следующие несколько часов я буду под каким-никаким надзором и, может быть, немного посплю.
А потом? Что я буду делать завтра, послезавтра, через неделю? В принудительном порядке перееду к Тетчу жить? Бессрочно найму ночную сиделку, чтобы глаз с меня не сводила с полуночи до семи утра?
Бред собачий.
Измученный организм настоятельно просит подумать об этом чуть позже; у меня уже физически нет сил, чтобы напрягать голову — адреналин сходит на нет, кофе если и приободряет, то буквально на пару минут, нервная система говорит «пардон, мои полномочия на этом все». Еще чуть-чуть, и я отключусь прямо здесь, сидя на диване в обнимку с декоративной подушкой.
— Я буду наверху, — абсурд и комедия положений, так и запишем.
— Если не доешь, к утру ей придется организовать похороны, — я зеваю, кивнув на коробки с пиццей: ну хоть кто-то в этом доме сохранил подобие аппетита, вот пусть теперь с ней и разбирается.
(мне что-то подсказывает, что тетч без большого труда разберется)
Падение в постель хочется отпраздновать как стыковку Аполлона с Союзом: ура, мы так долго к этому шли (во всех смыслах) и наконец пришли. Я успеваю даже вяло порадоваться, прежде чем закрываю глаза и проваливаюсь в темноту — никакого постепенного перехода от бодрствования к дреме, меня просто выключает практически в ту же секунду.
Одеяло так и остается лежать рядом.
Когда я открываю глаза, часы показывают начало девятого, а голова разламывается от боли. События дня вспомнить сложнее, чем раскроенный лоскутами сон: мелькает то один отрывок, то другой, и стоит только перестать на них концентрироваться, как картинка превращается в разобранный пазл.
Я перебираю имена в надежде на отклик: Барни, Берни, Тедди, там точно было что-то короткое — и, судя по ассоциациям, медвежье.
Как же тебя, черт возьми, зовут?..
Ладно, разберемся. Едва ли она так часто называет его по имени: сойдет условное «эй, ты» и «закрой рот, тебе за это не платят».
Пускай списывает на недостаток чужого воспитания.
— Живой еще? — искренней заботы в голосе столько, что можно на ней повеситься; я чуть корректирую интонации, изображая южный акцент.
— Я немного перенервничала со всей этой... ситуацией. Думаю, что просто приму сейчас пару таблеток и засну уже до утра, так что можешь возвращаться к себе. И еще: давай пока условимся, что это все останется между нами, ладно? Я про всех остальных сталкеров. Пока не пошли разговоры, — мне все еще нужно узнать, как попасть внутрь: на этот раз, в обход Мейер-Кан.
Кто-то из них должен знать лазейки, и будет лучше, если Барни (Берни? Тедди?) придержит язык за зубами.
А заодно уберется уже отсюда.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Я кошусь на все, что осталось на столе.
Ну, нет ничего невозможного, конечно, но если я запихну в себя все это
(вполне посильная для меня задача при хорошо нагулянном аппетите и наличии достаточного времени)
я отрублюсь задолго до того, как вообще успею себя на этом поймать.
Выбирая из двух зол, я предпочту не цитировать польских классиков, а обойтись выкинутой пиццей, чем хоронить вполне себе нормального и здорового человека.
Ну, знаете, идеи гуманизма не так уж мне чужды.
Какое-то время я сижу в практически гробовой тишине на том же месте, продолжая медленно жевать свою пиццу; моему уху непостижимы большинство едва заметных звуков, заполняющих привычное нам пространство: давно записавшийся в подкорку гул с улицы, капающая где-то вода, проехавшая по дороге машина, стук спускающегося компрессора в холодильнике — по этому параметру для меня сейчас практически нет никакой разницы, где я нахожусь.
Почувствовать себя от этого чуть комфортнее на чужой территории у меня не получается.
Выбрав тактику воспитанного гостя, то есть практически не оставляющего за собой какие-то следы присутствия, я отношу кружки к раковине, двигаясь достаточно осторожно, чтобы не звенеть посудой. Крошки смахиваются в ладонь, после — в раковину; коробки с пиццей закрываются обратно — я не привередливый, в конце концов, и утром доем.
Тем более, у неё вроде как была микроволновка.
От этой мысли по спине ползет галоп мурашек: думать так, будто находишься почти у себя дома, но при этом чувствовать себя, как на иголках, максимально странно.
Ладно, я не трогаю никакую бытовую технику в доме Дон без её ведома.
И вообще домой заберу.
Синее свечение от телевизора заметно тонизирует сознание; я мьючу звук, ограничиваясь картинками — все равно не в состоянии воспринимать какую-то информацию — и бездумно пялюсь в экран, периодически переключая каналы. Существование пиццы благополучно забывается: я не сплю за счет кофе и концентрации внимания, но стоящий в груди небольшой ком намекает на потребность во сне более, чем ясно.
По моей оценке, протяну где-то пару часов еще.
За всем этим погружением в свои мысли
(я почти не думаю о случившемся и почти не пытаюсь найти какие-то объяснения)
(почти)
приближение Дон улавливается мной, когда она сходит с лестницы; сморгнув рассеянность, я оборачиваюсь на её голос и пытаюсь тут же прикинуть, точно ли Хэдли не спит.
Лунатики, вроде как, говорят во сне.
Надо было погуглить, наверно.
Необходимость в этом плавно отпадает, пока Дон продолжает говорить: звучит она складно и уместно, меня же едва ли смущает перемена в её намерениях. Жаждущий спать ближайшие сутки мозг готов придумать сотню объяснений такому решению — например, своеобразная стадия отрицания.
Я бы даже сказал, характерная в исполнении Хэдли.
— Странно, что ты это уточняешь вообще, — пожимаю плечами. Сама мысль, что я могу встать и уехать домой в комфортное место и не выходить на связь, мотивирует меня подняться с дивана и двинуться к рюкзаку до того, как я улавливаю.. что-то.
Дон, вроде как, выглядит нормально.
Я не эксперт, но во мне возникает неприятная ассоциация с чем-то, что я пока не могу идентифицировать.
Списав все на беспокойство и истощение, я подхватываю рюкзак и смотрю на мешок одежды за спиной Хэдли.
— Если у тебя нет на это никаких планов, то я выкину. Все равно такси ждать.
Боюсь, на еще одну долгую прогулку меня не хватит.
И все-таки..
Мысли нелепо цепляются за таблетки; я все еще не понимаю, в чем моя проблема, но от уточнения не убудет, так?
— Ты уверена, что все нормально? Ну, таблетки точно помогут?
Стык: почему она не выпила таблетки до этого?
(опасалась моего присутствия?..)
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Из всех слов он выбирает именно то, от которого я слегка вздрагиваю.
Странно.
Я убеждаю себя в том, что это должно быть несложно: кто вообще в здравом уме заметит разницу.
Могу перечислить несколько десятков людей, которые способны прошляпить что угодно, даже если оно лежит у них под носом и буквально кричит: эй, кое-что здесь идет совершенно не так.
Они не видят. И он не увидит. Мне нужно поглубже вдохнуть и..
Воздух врывается в легкие с таким свистом, словно меня вытащили из воды прямо во время игры в подводную лодку.
Ну, знаете, она утонула.
— Привычка. Все, что требует уточнений, лучше уточнить, — чтобы разрядить неловкую паузу, я пытаюсь улыбнуться, как это — наверное — сделала бы она: одним уголком рта, чуть снисходительно, словно приходится объяснять элементарные вещи ребенку.
Давай уже убирайся отсюда. Никакой личной неприязни, мне просто нужно немного времени, чтобы подумать.
Время в моем случае ценный и практически единственный ресурс, готова обменять его на те коробки пиццы и что?..
— А? — приходится обернуться, чтобы понять, о чем он говорит. Я с досадой поджимаю губы, глядя на какой-то бесформенный мешок. Спустя секунду мозг милостиво соглашается обработать информацию — одежда, точно, — и я киваю, слегка расслабившись.
— Конечно. Спасибо, — нетерпеливые нотки в голосе почти не различимы: такси приедет минут через пять-десять, это я вполне могу себе позволить.
Если она с утра что и вспомнит, то спишет на стресс и недосып. Я не делаю ничего эдакого, просто прощаюсь — а заодно пользуюсь возможностью слегка собрать мысли в кучу.
Строить далекоидущие планы тяжело, когда голова занята кем-то еще. Приходится сидеть в темноте и довольствоваться разрозненными обрывками воспоминаний, пропущенными через шредер: ни имен, ни цифр, никаких деталей.
Только чужое беспокойство и страх.
(мне тоже было страшно; и все еще)
Просто дайте мне это исправить.
— Все в порядке. Я скорее поверю, что это тело сможет ходить по воде, чем что оно поднимется без моего ведома под мидазоламом, — я говорю это чуть раньше, чем успеваю подумать, откуда у нее может вообще взяться рецепт на бензодиазепины.
Хотя с чего бы ему в этом разбираться.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Мое недоумение сменяется на заметное раздражение.
Серьезно? Забыла про таблетки, поэтому никуда ты домой, Тетч, не поедешь?
В халате тут, блядь, походишь.
Посторожишь пиццу, укол по поводу сестры получишь.
На воспоминании о Вик я невольно вздрагиваю, когда натягиваю кроссовок из её пакета, и поднимаю взгляд на Дон; та продолжает наблюдать за мной так, будто я могу у неё что-то украсть прямо из-под носа — или просто испариться. С последним никаких проблем, кажется, нет: яснее желание побыстрее избавиться от гостей и не выразить, что тоже странно.
Вик все еще стоит у меня в голове, но не та, которая всучила мне одежду с парой обуви и с угрюмым выражением лица пошла назад в такси.
Картинка в памяти рябит банально потому, что я не особо стараюсь её восстановить.
Это определенно не те образы, к которым я рад возвращаться хорошими вечерами: опасающейся приближающейся ломки, без денег, но с большими надеждами, что я окажусь достаточно щедрым и ничего не замечу, Вик выламывает пальцы и едва ли идет на диалог, кажется отстраненной и отвечает на мои вопросы с заметной паузой, будто тщательно подбирает ответы.
Вик заметно раздражается, когда разговор затягивается.
Вик вроде как отвечает прямо, но я уже достаточно научен улавливать такие моменты.
(я делаю глубокий вдох, понимая, во что превратятся следующие часы, и сколько сверхурочных заказов мне придется взять, чтобы хватило на оплату рехаба)
Дон все еще никак не ассоциируется у меня с наркоманкой или с Викторией, но последние минуты я едва ли могу сопоставить Хэдли_после_Зоны и Хэдли_сейчас.
Не совпадает.
Пальцы срываются со шнурков, но вздрагиваю я больше из-за этой фразы, произнесенной в моих мыслях её голосом. Конечно, мы не друзья и даже не такие уж хорошие знакомые — Дон знает обо мне много, в моем же распоряжении о ней несколько скудных фактов, но именно это меня и смущает.
Как бы мне не хотелось оказаться у себя дома, я все равно переступил некую черту с полного позволения Хэдли, которая вряд ли по любому поводу готова звать к себе своих каких-никаких подчиненных.
А потом она вспоминает про таблетки.
Я понимаю, почему не сразу распознаю ассоциацию: она состоит из двух частей.
Первая: Вик, хотя мне все еще непонятно, почему от Дон исходит такая же аура; все-таки лунатизм?..
Вторая...
— ..а почему ты не сразу выпила мидазолам?
Ну то есть, откровенно говоря: нахуя я ей вообще тут сдался эти пару часов, если у тебя есть серьезные препараты?
Мой вопрос больше похож на акт недовольства, да и во мне все еще не зреет ни одной серьезной причины, почему я должен задержаться, а не откровенно забить и перестать задавать вопросы.
Я хлопаю по карману брюк, проверяя телефон на месте, и делаю шаг в сторону Дон, точнее, пакета за её спиной.
Сонливость срывает в одно мгновение, внутренности скручивает сначала в одну сторону, потом — в другую, по ощущениям что-то дергает меня за плечо, заставляя увеличить между нами расстояние.
В полнейшей растерянности
(и начавшем возрастать страхе)
я смотрю на Дон.
Вторая ассоциация: я будто стою впритык аномалии.
Нет, я действительно стою впритык аномалии, только нахожусь за пределами Зоны.
И судя по её выражению лица, она тоже это почувстовала.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Я не раздражаюсь. Я совершенно спокойна. Мое сознание безмятежно и прекрасно, как раннее зарево рассвета над Фудзиямой.
На самом деле, если честно, больше отдает закатом над Хиросимой, но паниковать мне нельзя, а злиться тем более: в прошлый раз меня выбило буквально ударом в лоб, и есть легкое подозрение — не хочу проверять на практике — что непрошенный эмоциональный коллапс сработает не хуже.
Этот разговор был дурной идеей, но мне надо было убедиться, что он не пойдет наводить справки среди своих — и вот, пожалуйста, результат.
— Допрашивать женщину в глубоком стрессе как-то не по-джентльменски, — я все еще надеюсь вытащить разговор обратно на твердую почву: почему нет, забыла и забыла, тут бы имя свое вспомнить после длительной прогулки в Зону.
Мне полагается оранжевое одеяло, какао с маршмеллоу и ведерко заботы, а не требовательные расспросы, это даже ежику понятно.
А ему почему-то нет.
— Слушай, я понимаю, что ты-то у нас всегда принимаешь только правильные решения и делаешь это своевременно, — для полноты комплимента добавляю в тон побольше сарказма: я здесь самое ущемленное достоинство дикого запада, если кто вдруг не заметил. Вполне вписывается в образ капризной корпоратки, звучит вполне естественно, и мне уже начинает казаться, что с этим диалогом покончено.
Глядя на его лицо, я вспоминаю, почему преждевременный оптимизм не поощряется в научной среде.
Он знает.
Я знаю, что он знает.
Он знает, что я знаю, что МНЕ ДЕЛАТЬ???
— Ты меня пугаешь, — у меня в самом деле подрагивает голос, но по другим причинам. Сцена рвется по швам, вынуждая придумывать запасной план для запасного плана.
Что я буду делать, если ее посадят под замок и в самом деле накачают седативными?
Я даже не знаю, сколько у меня осталось времени и попыток.
Я очень, очень, очень не хочу умирать.
— Почему ты на меня так смотришь?.. — шаг назад; еще один. Я облизываю пересохшие губы, цепляясь рукой за перила лестницы, ведущей на второй этаж.
Опция первая: поспешное бегство.
Не вариант.
Опция вторая: договориться.
См. первую.
Опция третья:
— Или ты сейчас проваливаешь из моего дома, или я вызываю полицию, и объясняться будешь уже с ними. Приедут всяко раньше, чем такси, — ласковые угрозы тоже вполне в ее стиле.
Я все еще надеюсь как-то выпутаться.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Я боюсь даже моргнуть.
И вдохнуть.
Надрессированный определенными последствиями мозг выдает одно предположение за другим: меня затянет куда-то?
Разберут на части, перепутают их при сборке обратно и скажут, что так и надо?
Я проснусь в Зоне, пробыв там месяц?
Я просто умру?
Не знаю, сколько адреналина еще могут выдавать мои надпочечники, как и понятия не имею, есть ли у них вообще какой-то предел, потому что мои абсурдные мысли звучат в голове не более, как белый шум.
Моя картина мира буквально посыпалась за одну секунду, и я абсолютно уверен, что мне не показалось.
Все произнесенные Дон фразы за последние минуты перечеркиваются и отправляются в ящик «не актуально». Попытка заговорить мне зубы почти достойна заядлой наркоманки, которой очень надо куда-то незаметно уйти или что-то тихонечко достать, раз не получается добиться словами.
Мне даже больше не приходится стараться что-то доказывать или выдумывать правильные вопросы, изображая из себя идиота на измене, как и опять сокращать расстояние до то, что сейчас говорит со мной через Дон
(у меня нет времени разбираться, правильно я понял ситуацию или нет)
чтобы мое чутье продолжало наждачкой кататься по моим нервам.
Она
(оно?)
буквально топит саму себя.
Я абсолютно не представляю, что делать дальше: путь к выходу из дома отрезан мною, выскочить быстро в окно не получится.
— Вызывай, — киваю, понимая, что абсолютно не уверен, насколько вообще безопасно к ней сейчас прикасаться.
Я даже не собираюсь этому препятствовать.
Вряд ли корпораты допустят, чтобы я заговорил об их сотруднице, которая отвечает за походы в Зоны
(и которая там была)
за их спиной.
Я, конечно, проблем не вызывал, но и самый надежный тостер имеет свойство выходить из строя.
— Расскажу им свою версию. И твоим наверняка подоспевшим быстрее, чем такси коллегам.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
На лице как будто какая-то невесомая паутинка, и я, вздохнув, провожу по нему ладонью — пальцы касаются кожи, никаких посторонних текстур.
Может быть, это мое сознание конфликтует с чужими нервными клетками.
Поверь, я так-то тоже не в восторге.
Есть кое-что, что мне хотелось бы оставить финальным козырем — и даже тогда не доставать из рукава, — но других вариантов на горизонте не намечается. Он сильнее и явно окажется быстрее, если сыграть в lola rennt; свои шансы я оцениваю довольно низко, а устраивать пробежку по ночному городу босиком и вовсе не хотелось бы.
Да и что потом? Прятаться в мусорном баке от вставшей на уши Мейер-Кан?..
Я могу просто попросить, но заранее догадываюсь, каким будет результат.
Или могу смыться, только в другом смысле: оставить Дон ее тело, и пусть эти двое еще немного пожалуются друг другу на жизнь. Если повезет, ее нежелание потерять работу зайдет настолько далеко, что одним нытьем все и ограничится.
(верю ли я в это? ни капли)
Еще один вздох.
Хорошо.
— Почему тебе так хочется все испортить? Я почти вас протащила, но ты решил сыграть в самодеятельность, — попытка была неплохая, разве нет?
Готова ручаться, что этот маршрут вглубь был самым спокойным и безопасным за всю его жизнь, потому что никакое сталкерское чутье и близко не стояло рядом с моим.
Угадайте почему.
— Ты чего-нибудь хочешь, Тетч?.. — имя наконец-то всплывает в памяти. Или фамилия, или кличка. Ну, почти угадала.
— Что угодно. Кого угодно.
Судя по выражению лица, до него начинает плавно доходить. Слишком плавно, если спросите конкретно мое мнение, но спасибо и на этом.
— Это не какая-то ваша городская легенда. И один ты туда никогда не попадешь.
Думай быстрее, у меня не так много времени.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
В моей голове прекрасно существовал факт, что где-то есть место, в котором все идет не так.
За его пределами — никаких сюрпризов; я выполняю обычную работу, солнце движется с востока на запад, ко мне не приходят недовольные призраки, мир движется в своей привычной поре.
Меня мотает одновременно между попыткой все рационально объяснить
она бредит, я сплю, я все еще в зоне
и неизбежно приближающимся пониманием; я нахожусь на пограничном колебании и точно не в состоянии принимать здравые взвешенные решения.
Здравые аргументы упираются в покалывающее под кожей ощущение, заметно сбавившее свои сигналы опасности, но безостановочно о себе напоминающее.
Осмысление её слов — задача, сопоставимая по сложности с чем-то из квантовой физики. Чтобы начать пытаться ответ, надо хотя бы понять, о чем вообще идет речь.
Дон Шредингера: вроде бы здесь, а вроде бы нет.
Часть меня все еще глубоко уверена, что либо у Хэдли, на крайний случай, раздвоение личности, либо голова начала протекать уже конкретно у меня.
Вторая будто насильно пытается развернуть меня лицом к истине, чему я всячески сопротивляюсь.
Я буквально за ней не успеваю, и какое-то время смотрю примерно таким же взглядом, каким обычно одаривал Вик, все еще пытающуюся скрыть факт нового срыва.
Ну, что еще интересного скажешь?
А потом из груди вырывается смешок.
— Не городские легенды, значит?
Да-да, заветное место, исполняющее любое желание. Ни разу никем не виденная за это время, не подкрепленная ни одним фактом, пущенная в инфополе штука, от существования которой всем удобно.
Сталкеры не ищут большой мотивации для похода в Зону.
Если выяснится, что кто-то пропал в стенах, то журналистам не надо гадать, чем руководствовался человек, настойчиво шедший туда — не правду же сразу вываливать.
Не исключена и заинтересованность Мейер-Кан, в чьих планах разбираться мне абсолютно не интересно.
Проще говоря, моим непоколебимым скепсисом можно перенаправить течение реки Клинч, а потом — вернуть обратно.
— А я тебе там зачем тогда?
Ну, раз она куда-то там нас самоотверженно протащила.
Любые аттракционы щедрости вызывают вопросы, от Зоны
(или что это такое)
тем более.
..пожалуй, надо попытаться разбудить Дон.
Да.
Вряд ли у меня есть варианты получше.
(она же еще там?)
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Стоит признать, что я привыкла к общению с людьми, которым не нужно дважды объяснять очевидные вещи. Это преступно расхолаживает: начинаешь привыкать к хорошему, а потом неприятно удивляешься, выбираясь из зоны комфорта дальше, чем на расстояние вытянутой руки.
Тетч спрашивает, зачем он мне нужен.
Я пытаюсь вспомнить, в каком месте интересовалась его планами на вечер. Или на завтрашний день. Или на всю неделю.
По всему выходит, что не интересовалась. Логическая цепочка кажется очевидной, но я уже усвоила, что у нас с ним разные представления о прекрасном.
Несколько минут назад он собирался вызвать себе такси — и едва ли кто-то в этом доме пытался его задержать. Предлагаю вернуться к той сцене, где мы вежливо прощаемся.
Нет?
— Что ты хочешь сделать, сдать ее в Мейер-Кан? — пойдем по длинному пути. Я скрещиваю руки на груди, выдерживаю короткую паузу: пусть немного подумает.
Это развивает мозг.
Говорить о ком-то в третьем лице слегка невежливо, но Хэдли присутствует в гостиной чисто номинально и вряд ли обидится. Я делаю пару шагов вперед и в сторону, обходя Тетча полукругом.
Он забавно напрягается, но остается на месте, только чуть поворачивая голову. Видимо, уверен в своей весовой категории.
Я, к сожалению, тоже.
— А потом что, апельсины к томографу носить будешь? Вряд ли. Прости, но не похоже, что ты сейчас искренне беспокоишься о чьем-то здоровье, — кроме своего собственного.
Разговаривать с чужим затылком не очень интересно; я бодро направляюсь к дивану, придирчиво оглядывая его на предмет хлебных крошек. Деловые переговоры лучше вести сидя и без оружия.
У нас тут доверительная атмосфера или что.
Тетч все еще изображает статую, но все-таки оборачивается, и я жестом приглашаю его проследовать примеру.
— Мне, по большому счету, не нужна твоя помощь. Мне нужно, чтобы ты мне, в первую очередь, не мешал. Считай это взаимовыгодной сделкой: каждый получает то, что хочет, и никого не привязывают к койке ремнями.
Ну или смотря какие у него там желания. Я в чужую личную жизнь не лезу.
Если только чуть-чуть, и то вынужденно.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Продержаться достаточно в состоянии отрицания — или хотя бы потратить время на диалог с самим собой — у меня по некоторым очевидным причинам не получается; нарастающая энтропия всех мыслительных процессов довольно быстро достигает своего пика, и я сдаюсь.
Обещаю себе, что временно — подумаю об этом завтра.
Утомленное событиями, физической и психологической нагрузкой сознание принимает стратегическое решение завалить ебало и сначала разобраться с проблемой, а потом думать о ней.
Следом возникает вопрос: с каких пор это вообще моя проблема?
Она права, сдавать я её никому не собираюсь. По большей части, у меня вообще нет ни одной толковой идеи, кроме как потрясти Хэдли за плечи — уверен, это не поможет.
Не то, что я уже начинаю скучать по Дон — я просто предпочитаю, чтобы некоторые вещи находились на своих местах.
Зона — шалость; не безобидная, вызывающая зависимость, но все еще несущая статус абстрактной вещи, о которой можно не думать несколько дней подряд за отсутствием необходиомсти.
Только все сейчас говорит о том, что пранк несколько вышел из-под контроля.
Я откровенно не знаю, что делать.
..и нужно ли вообще что-то делать.
Для начала было бы неплохо определиться с собственным эмоциональным откликом на это и со своим восприятием. Аномалии не предвещают ничего хорошего, потому расслабляться попросту боязно; насколько серьезно надо воспринимать Её слова, или что еще Она может сделать, ну и конечно — какого, блядь, черта?
Полагаю, на вопрос кто она такая, мне тоже никто не ответит.
На свободное место на диване я смотрю с заметным скепсисом, прежде чем все-таки отмереть и подойти ближе, чтобы прислониться спиной к стене — постою, спасибо.
— Значит, Тебе нужно в Зону, в то самое место.
А мне якобы повезло стать причастным к этому чуду света.
Я почти готов допустить, что оно существует на самом деле; интереса же к мотивации у меня не возникает, что не скажешь о нарастающем давлении в правой глазнице.
Все мое состояние противиться тому, что я говорю дальше — как хорошо, что у меня прекрасно развита способность игнорировать собственные неудобства.
— Если есть мысли, как обойти охрану, которая тебя на этот раз вряд ли пропустит, то можем поехать прямо сейчас.
На её красноречивый взгляд я пожимаю плечами и добавляю:
— Ну ты, кажется, можешь максимально облегчить путь, и мое чутье не очень-то пригодится.
Да и кто не мечтает добраться до того, что может исполнить любое желание.
it's like a losing game of hangman and the letter we need is U
GOOD L_CK (YO_'RE F_CKED)
Хороший мальчик.
Я бы потрепала его по затылку, но боюсь, что бедолагу хватит инфаркт — Тетч и так отслеживает каждое мое движение, явно подозревая, что в этой комнате кто-то начнет стрелять лазерами из глаз.
Расслабься, во мне не так уж много от криптонитового маньяка.
Ну, если только навязчивые попытки вернуться с того света.
Иногда я могу быть очень упорной... оказывается.
— Я чувствую аномалии, а не дыры в заборах. Будет справедливо, если эту часть ты возьмешь на себя, — чуть приподнимаю брови: кто-то здесь решил, что можно получить самое сокровенное желание просто за красивые глаза?
Ну так они у тебя не настолько красивые.
К тому же, кто здесь сталкер. Половина из них сбывает находки налево, половина втайне об этом мечтает: наебывать Мейер-Кан сложно и небезопасно, зато за это хорошо платят.
Должны быть лазейки, о которых не знает охрана. Невозможно вести наблюдение за всем периметром двадцать четыре часа в сутки — на это просто не хватит людей, придется пользоваться услугами как минимум ЧГК.
Короче говоря, пусть напряжет воображение. Я не так уж мало предлагаю взамен.
— И давай обойдемся без заведомо опрометчивых решений, — время оценить эпитет: мне стоило усилий и крошечной паузы подыскать что-нибудь достойное и при этом цензурное, и при этом не выглядеть слишком уж снисходительно.
— Еще чуть-чуть, и ты где-нибудь здесь свалишься, — а если это вдруг случится в Зоне, я просто пойду дальше.
В его интересах не терять мобильность. В моих — дать Тетчу время прикинуть, как провести нас внутрь максимально безопасным образом.
Будет крайне неловко, если даже при его полном содействии нас поймает Косгроув или кто-то из его ребят: чудесные, замечательные лица, и я бы предпочла никогда их не видеть.
Только если на фотографиях.
Плюсы его абсолютно замотанного состояния: Тетч практически не в состоянии со мной спорить, и ему явно хочется поскорее убраться. При любом другом раскладе он, возможно, попытался сыграть в героя
(разбуди принцессу — получи в подарок царство, половину коня и сифилис; или там не так было?)
но сейчас уже попросту не вывозит.
Справедливости ради, я действительно не хочу создать ему проблем.
Наутро Хэдли не помнит примерно ничего, кроме обрывков разговора: что-то про таблетки, что-то про такси. Я достаточно аккуратна — и более-менее освоилась, чтобы понимать, где заканчиваются границы ее восприятия.
Если обходиться без явного стресса, то к утру остаются лишь невнятные сны, которые бесполезно записывать, и мелочи, которые легко списать на недосып.
Проводила Тетча и рухнула обратно спать. Логично? Вполне.
(нихуя)
— ...хэй, — голос спросонья звучит хрипловато: надо было сперва привести себя в порядок и хотя бы умыться, а я вместо этого наворачиваю третий круг по дому.
Все как будто в порядке, кроме одной крохотной проблемы: я не могу понять, почему выгнала его вчера вечером. Оранжевая пластиковая туба с таблетками на краю тумбочки намекает, что мне просто очень хотелось спать, а не дежурить рядом с Тетчем, но...
Это ощущается как-то странно.
После Зоны вообще все ощущается странно, и теперь мне, видимо, придется к этому привыкнуть.
— Во сколько ты вчера ушел? Я просто... — пытаюсь восстановить события по кусочкам, таким размытым, словно где-то там фигурировала минимум бутылка текилы.
Главное, чтобы по итогу никого на нее не посадили. Я слегка идиотически хихикаю, прижимая телефон плечом к уху.
Кофе просыпается мимо пресса.
Отличное утро, солнце светит прямо в окно, я почти выспалась, а пальцы дрожат просто так. С кем не бывает-то.
Надеюсь, это Альцгеймер.
I’ve done the math. This times that equals you’re a cunt.
Вы здесь » countdown — 23:58:20 » эпизоды » ни тяжелее, ни легче